по кулачному бою, если кто из желающих не свалил в лес или успеют вернутся.
А потом успокоил трактирщика, после лая собак сходив с ним в сарай под моим сеновалом любви, в котором шуршала явно какая-то пробравшаяся девица, и вместо совместного обшаривания сеновала быстро починил слабо зачарованную механическую косилку и сноповязалку, запрягаемую кучей коней, и такую же сеялку, сказав, что батрачек лишится, но не пропадёт. Там для русского изворотливого ума работы было мало, просто несколько матов, ударов кувалдой и кусков проволоки – не фирменный дорогой ремонт, но послужит не хуже. А за ремонт я получил горсть серебра и меди и радость жлоба, что кузнец был готов сделать это в разы дороже. Затем мы всё-таки сходили наверх, где у проказницы было время смыться.
Я отправил трактирщика обратно. Выкопал из сена затаившуюся как мышь, но сопевшую достаточно громко для моего всё ещё хорошего слуха довольно молодую замужнюю селянку и сказал убираться нахрен. Не мой стиль рога наставлять без причины, да и хватит с меня пока любви. Отказалась дура! Приволок из-под окошка брошенную ещё батрачками розгу и хорошенько всыпал по голой заднице. Не орала искательница по-тихому приключений на попу. Удалилась тихонько. Ага. Только днём. Матерился весело.
Вернулся в дом. На шум яростного торга. Дым стоял коромыслом! Кузнец пришёл покупать таверну. Выкопав свои сбережения. И продавать свою кузню, на которую трактирщик глаз давно положил. Кузнец честно мотивировал, что хочет стать трактирщиком. А тороватые пока ещё трактирщик с братом радостно скалились, уверяя что таверна весьма прибыльна, ха. Тоже не врали, если добавить слово «будет», но хитрованы пока не допёрли.
Торг прервало явление примчавшегося с полей селянина, которому деревенская разведка донесла, что его дражайшая половина спустилась с сеновала городского недотёпы. Притащенная им на разборки дура ревела, что хотела науки изучать, для повышения урожайности и проверки начисленных податей. Я честно сказал, что да, поймал. Всыпал за проникновение в чужое жильё и выгнал. Дальше была демонстрация драной попы. А потом вопли, как я посмел драть чужую тянущуюся к знаниям на благо семьи попу. Их не поймёшь! Пора валить нахрен! Сам виноват, разворошил тихий омут. Ну нахрена мне это надо было? Одежду же добыл, и валил бы потихоньку, так нет…
Ржущие трактирщики завершили самую ужасную для жлобов сделку в жизни, думая что она лучшая. Я пинками вышвырнул разборщика с женой, обещая одного отдубасить, а вторую ещё раз выпороть. Отправился в лавку, отпиваться пивом на векселя. Говорил с самым адекватным в оказавшемся буйным семействе племянником главаря и смотрел в окно. Как отправлявшийся в следующее окормляемое село жрец грузил в телегу собранные для богов харчи, отрез ткани и свою закутанную с ног до головы в тряпки праведную, ха, жену. Которая ходила враскорячку. Умеют же люди по-тихому жить.
Племянник сообщил, что уже несколько лет каждые две недели к кузнецу его любовницу её муж привозит.
