в глубине кладбищенской рощи. Завороженные внезапным его появлением, полицейские перекрестились. Затем, кружась среди крестов и деревьев, словно зазывая за собою, огонь начал перемещаться к берегу. Преследователи развернулись цепью. Немного подрожав в камышовых зарослях, огонек рассыпался на искры, и тотчас раздался стон, отнесенный ветром к ограде, который услышали и караульные. После сорвавшейся с многих уст Иисусовой молитвы прочесывание замерло, однако здесь на место сыска заявился сам Аркадий Павлович, прихвативший с собой охотников из драгун, среди которых оказался и уже упомянутый Радзивилович. Впрочем, охота ничего не дала. Перемазанная глиной полиция, в отличие от господ офицеров, предлагающих продолжить травлю в близлежащих кустах, являла собой не просто усталость, а какую-то странную апатию, сразу подмеченную начальством.
Желая подбодрить хоть одного подчиненного, полицмейстер обратился к уряднику, задумчиво разглядывавшему надгробие с мраморной урной, возле которого сгрудились ищейки:
– О чем, Трофимыч, задумался?
Тот был донельзя откровенен:
– А может, вор, ваше благородие, и правда…
– Что «правда», Трофимыч?
– Ну, упырь…
И с удивлением полицмейстер обнаружил в глазах своего костолома не свойственное ему ранее беспокойство.
XX
Подробности рейда, во время которого гусар освободился от накинутых на него сетей и растворился в воздухе, распространились в обществе с невиданной скоростью. Просвещенная часть дачной публики еще хорохорилась, атеисты-профессора похохатывали, однако местная епархия, донимаемая перепуганной паствой, требовала от властей немедленного пресечения сплетен. Из расположившейся посреди залива крепости гневной проповедью, обличающей паникеров, откликнулся на легенду о малороссе сам Иоанн Кронштадтский. Впрочем, помощь известного пастора помогла полиции мало: после событий на кладбище сумятица началась и в рядах церковников. Так, священник храма на Красной Горке, убежденный в явлении Антихриста, был в своих проповедях настолько красноречив, что его прихожане от испуга заперлись в избах, категорически отказываясь выходить даже для кормления голодной скотины. Настоятель же церквушки захолустного Сойкино связал творимые мертвецом безобразия с отказом епископата выделить ему двести рублей «на содержание семейства, состоящего из матушки и девяти отпрысков мал мала меньше». В конце письменной жалобы в епархию сошедший с ума поп утверждал: он-де имел с заявившимся на церковный двор гусаром длительную беседу, и между ними было уговорено – после положительного решения денежного вопроса тот немедленно испарится.
Разузнав о сойкинском письмеце, полицмейстер посчитал, что это уже слишком. Однако визит Ставицкого в Конно-гренадерский полк окончательно все запутал. Новый командир конногренадер, великий князь Дмитрий Константинович, клятвенно пообещав,
