боль и дурноту, я потащила маму на второй этаж. Она казалась мне такой маленькой и слабой!
Я старалась не смотреть на неё, но случайный взгляд отметил, каким опухше-синим было её прекрасное лицо.
Пока мы преодолевали ступени, в голове моей пульсировал знакомый вопрос.
Когда отчим превратился в монстра?
Ведь был же нормальным человеком. Или не был?
Я пыталась проанализировать, когда появились первые звоночки.
Первый год Ганс был идеальным. Щедрым, внимательным, заботливым. Наверное, поэтому мама согласилась на переезд в Канаду.
Её можно было понять. Ганс ухаживал красиво: дарил цветы, водил на свидания и проявлял отеческую заботу ко мне.
То, чего мне так не доставало.
До сих пор не забыла, как он купил мне перед новым годом зимние вещи… Модные, красивые. Я себя тогда впервые почувствовала привлекательной. Не заморышем каким-то, ходившим в поношенной одежде дочери маминой подруги, а по-настоящему красивой.
Уже через пару месяцев мама оформляла загранпаспорта.
Быть может, все переменилось, когда она родила младших сестер – Таню и Аню.
Тогда Ганс стал часто задерживаться на работе и почти не помогал маме с детьми. Все чаще в голосе его звучали раздраженные нотки. Я тогда списывала это на проблемы на работе. Новая должность обязывала его к еще большей ответственности.
А может, я в силу своего возраста, не хотела верить, что Ганс оказался монстром.
Помню, как мы ночами вдвоем укачивали Таню и Аню на руках. У малышек болели животики от новой смеси. У мамы пропало молоко, и, кажется, теперь я понимала, что причина этого крылась в её переживаниях.
– Вот так, – я повела маму в свою комнату.
Мысли о том, чтобы вести её в спальню, не было. Я уже открыла дверь, как краем глаза заметила стоящую на пороге в детскую сестренку, Таню.
Её огромные васильковые глаза утопали в ужасе.
Бог мой, наверное, я навсегда запомню этот взгляд. Он буквально вспорол мне душу. Она задрожала, захлебнулась от боли.
– Мамочка, – словно добивая меня, раздался дрожащий голосок.
Под своими пальцами я почувствовала, как вздрогнула мама. Я могла только представить, какую боль, теперь еще и душевную, от зова своей младшей дочери, испытывала она сейчас.
– У мамочки сильно заболела голова, – солгала я.
Сестренка недоверчиво глянула на меня.
– Я слышала, как папа кричал.
Заглушая совесть размышлениями о том, что это ложь во спасение, я продолжала врать:
– У папы тоже сильно заболела голова.
– А где он? – в дверях показалась Аня.
Она тоже выглядела напуганной. Губы ее дрожали, по щекам бежали слезы.
– Он вышел погулять, – улыбнувшись, ответила я, и следом мысленно добавила: «хоть бы сдох там».
