все крутилась вокруг, чтобы аккуратней несли, как будто ты хрустальный какой!
– А где мы сейчас? – спросил я, оглядываясь, как будто мог видеть что там за стенами госпиталя.
– Чуешь, духота какая и гнильем воняет. Явно не в раю, брат. У черта на куличках, в Средней Азии, в Сталинабаде мы. Во куда забросило! Зато здесь спокойно. Сюда уж точно не доберутся немцы, от жары сдохнут и заразы всякой! – и усатый громко расхохотался.
Так и прозвали меня в госпитале после этого случая Треногим, но обиды у меня больше не было, ни на Наденьку, так звали ангела моего, ни на соседей моих по палате.
Когда я стал возвращаться к жизни, Наденька приходила ко мне частенько. Смотрела на меня, радовалась, что забота ее не пропала зря. Она ведь старше меня была годков на десять. Ну а деток своих еще не было, не успела завести.
Говорили, что жених у нее до войны был, да два брата меньших. Только погибли все, еще в начале войны, на всех похоронки получила. Родители от эпидемии умерли. Вот она, видать, и отдавала нам всю любовь свою, которая им причиталась. А мне особенно. Говорила, что на одного из братьев меньших чем-то похож был, такой же долговязый и ушастый.
До войны училась она на медсестру, потом в медицинский институт поступила, хотела доктором стать, только не успела выучиться. Началась война, пошла в госпиталь работать. Здесь, мол, она сейчас нужнее. А институт подождет маленько. Ласковая такая была, внимательная.
А я все смотрел на нее: как она проворно двигается, улыбается, и поправлялся быстрей. Мог уже пальцами ног шевелить, только не ходил еще.
Приходит она как-то раз ко мне и говорит:
– Ну что, Егорка, вставай давай! Хватит валяться, лежебока.
Другие раненые хохочут: «Ждет, мол, пока третья нога отрастет до нужного размера, чтобы опираться на нее». А она пшикнула на них, серьезно так посмотрела на меня, подошла и руку протянула.
– Вставай, – говорит, – я помогу.
Взял я ее за руку, вытащил свои исхудавшие ножки из под одеяла, поставил на пол. Постарался встать, а ноги не держат. Упал на койку обратно и ее за собой невольно повалил.
Соседи опять хохотать: «Зачем, мол, ему куда-то ходить, если ты сама к нему каждый день приходишь».
Вскочила она, глазками блеснула и говорит:
– А вот, мы посмотрим еще, кто к кому ходить будет!
Гордая была девушка.
На следующий день ждал ее, хотел прощения попросить за вчерашнее. Не знал, правда, за что и как просить-то. Только она не пришла. И через день не пришла. Так несколько дней ее не было. Я все ждал. Другие сестрички за нами ухаживали, а Наденьки все не было.
Вот я не выдержал и на четвертый день спросил у другой сестренки, почему Наденьки не видать давно. Сказали мне, что перевели ее в соседнюю палату. Там теперь за другими бойцами ухаживает.
Тут я ревновать ее стал: «Как же так, за другими ухаживает, а меня бросила. Так и не поставила на ноги, как обещала. Да и я тоже
