так? – спрашивает сестренка.
– Да, – говорю.
– Брат?
– Нет, – отвечаю.
– Жених?
Я закивал головой, сам не понимая почему я записался к ней в женихи, да и вообще в родственники.
Тут подбежали врач и санитар с носилками. Видимо кто-то увидел, что я упал, и позвали их. Врач первым делом схватился за пульс, потом ощупал ноги.
– Какого черта тебе не лежится, малец! Зачем по чужим палатам шляешься, сестренок моих пугаешь? – говорит он мне. – Уберите носилки, все с ним в порядке. Впрочем ладно, донесем до койки, а то бледный какой-то, свалится опять где-нибудь по дороге, расшибется, потом возись с ним снова.
– А мне женихом Надюхиным назвался, – говорит медсестра.
– Да какой он жених! – рассмеялся санитар, перекладывая меня на носилки. – Посмотри на него, еще усы толком не растут! Егорка это, из соседней палаты, Егорка Треногий. Надюха его выхаживала, пока он в бессознании валялся, вот и напридумывал себе женихание.
Донесли они меня до койки, стряхнули с носилок. А врач говорит, строго так, как ребенку:
– Чтобы за пределы палаты ни ногой! Это приказ. А женихаться после войны будешь, если доживешь, конечно. Найдешь себе невесту, какую хошь, еще красивее и моложе Надьки. После войны выбор большой будет. Выбирай – не хочу! А сейчас угомонись и сил набирайся. Тебе скоро на фронт возвращаться. Ишь, разбегался, жеребенок борзый!
Когда врач ушел, подсел ко мне сосед усатый, Степаном его звали, и говорит:
– Что, Треногий, по красавице своей сохнешь? Что она тебе отворот-поворот дала?
– Нет, – говорю, – на фронт она сбежала… Даже не простилась со мной. Видать, я для нее, как зверушка несчастная был. Подобрала, выходила, приручила и бросила.
– Да, ну тебя, Егор, и взаправду как дитя малое разнылся тут! На вот, выпей лучше, – говорит Степан, и протягивает мне стакан водки. – А насчет девок, врач дело говорит. После войны свободных баб хоть отбавляй будет. Даже мне, одноногому, авось, хорошая достанется.
Я взял стакан. Он довольно улыбнулся своими усами и налил себе в другой.
– За нас, фронтовиков, – говорит, а потом хитро так подмигивает: – и за них, фронтовичек, или как их там, фронтовых подруг!
Я выпил залпом первый раз такую дозу лошадиную. Уснул, точно мертвый. Снится мне сон, будто возвращаюсь я домой, а у порога мама меня встречает.
– Ты что так долго, сынок, – говорит, – еда уже остыла, да и невесты заждались.
Захожу в дом и вижу – за столом Наденьки сидят, словно близняшки, много их так, даже не помню сколько. И все улыбаются мне. А мама говорит:
– Выбирай, Егорушка, какая тебе по сердцу.
«Только как выбирать-то, – думаю, – если все на одно лицо и каждое лицо – родное, Наденькино. Как же мне разобраться, которая из них моя, настоящая».
А они, будто слыша мысли мои, говорят:
– А
