Позорная смерть Иисуса, исчезновение учеников, скорбный вопль на кресте, который Гамалиил невольно смешал с псалмом субботы, – все это увеличивало сомнения и колебания его фарисейской души, убаюкиваемой грезами о славе и гордости.
Между тем, как ни остра была проблема, как не безотрадны и тяжелы были ее исследования, потому лишь, что он был израильским учителем и предвидел «края пропасти», Гамалиил не мог оторвать своих мыслей от неотвязного вопроса. Этот Мессия был страстным ожиданием целого народа, смыслом его жизни, его надеждой, воплощением торжества и красоты. Всякое заблуждение по этому поводу было бы ужаснейшим проступком и повело бы за собой еще более ужасные последствия.
Тысячи лет подготовляли пришествие Мессии, и тысячи лет, несомненно, пройдут после Него…
Гамалиил думал не без страха, что весь узел истории человечества заключался в обещании, данном Адаму на заре его дней, и что израильский народ поддерживал в себе, как священный огонь, великую надежду на исполнение этого обещания. После Него мир уже не будет таков, каким был до Него, он озарится новым светом.
«Восстань, Иерусалим, и возжигай огни. Вот Царь твой грядет во всей Своей красоте».
Вся история еврейского народа, длинный ряд милостей и даров Божиих, ошибки, наказания, раскаяние, прощение, судьи, цари, пророки – все это подготовляло постепенно пришествие Мессии. Был ли для Израиля какой-либо более животрепещущий вопрос, чем тот, которым занят был в этот момент ум Гамалиила? Этот вопрос делал еще острее и интимнее тот факт, что страшное пришествие Мессии должно было проявиться в каждом отдельном человеке особым образом.
По словам Иисуса, один человек, сообразно своим наклонностям и внутреннему складу, все поймет и прозреет, а другой останется безнадежно слеп. Один будет взят, другой – оставлен.
Разве эти слова не оправдались?
Каифа в своей слепой ненависти был уверен, что, погубив Иисуса, он совершил дело Божие. Наоборот, Иосиф, Лазарь, Никодим, члены синедриона или ученые, как Гамалиил, день ото дня становились все увереннее и убежденнее, несмотря на свои сомнения. Наконец, что ближе касалось его, Гамалиила, его родная сестра Сусанна обрела источник света в этом кресте, который для нее еще продолжал тонуть во мраке.
Сусанна! Иногда Гамалиил заходил к ней. С тех пор, как ее унесли без сознания с Голгофы, насильно вырвали из мрака «девятого часа», молодая девушка постоянно плакала как Рахиль и не хотела утешиться. Напрасно кроткий и ученый равви Гамалиил пускал в ход всю нежность, стараясь ее утешить и понять. Она даже не слышала его. Он не мог сказать ей тех единственных слов, которых она желала услышать – слов веры и надежды.
С горечью сознавал Гамалиил свое бессилие; и чувство, похожее на гнев, охватывало его и кипело в душе. Он завидовал молодому Учителю, Который назвал Себя Сыном Божиим, и Своею смертью оставил в человеческих душах бездны скорби и страдания.
