убрал руки от лица и прислушался. Сиэлу подумалось, что, возможно, это Сэм вернулся обратно, но больше не раздавалось ни звука, и ему захотелось, чтобы это ему померещилось, но что-то подсказывало, что на этом заросшем дикими цветами дворе он был уже не один.
Эдвард не был уверен, в том, что мог увидеть. Он уже не был уверен в том, что вообще хочет это видеть, но, набравшись смелости, громко сглотнув, Сиэл повернулся…
Перед ним в своей пропитанной кровью и гноем одежде, с ободранными до крови губами и широко распахнутыми темно-оранжевого цвета глазами, смотрящий куда-то поверх плеча Эдварда, очевидно, не понимая, где он находится и что делает, стоял бледно-синий Моррис.
Глава 4. Назови меня по имени
18. 10. 1824, Кентербери, Кент
Яркий солнечный свет после ночной бури весело и легко проникал сквозь тонкие, хлопковые шторы, висящие на огромных, трехстворчатых окнах. Несмотря на то, что они были закрыты, жаворонка, усевшегося на еще ярко-зеленом дубе, жизнерадостно исполняющем свои трели, приветствуя новый день, слышно было хорошо.
Посреди столовой стоял застеленный скатертью с вышитыми желтыми цветами стол, за которым вместе со своей супругой завтракал Паркер Сиэл, облаченный в дорогой белый костюм-тройку. К ним иногда заходила служанка, приносящая новые блюда и собирающая со стола пустую посуду.
Сьюзан Сиэл, невысокая миловидная женщина тридцати восьми лет в светло-бежевом платье из тонкого льна, наслаждалась свежими тостами с домашними сливками. Ее утро еще пока ничего не омрачало, а вот настроение Паркера было уже изрядно подпорчено. Он несколько раз пытался приступить к своей чашке кофе, но и без того всегда серьезное выражение лица становилось все более озадаченным.
‒ Ну, что такое? ‒ не вытерпела Сьюзан, которая заметила угрюмость своего мужа, еще когда он только зашел в столовую.
‒ Да так, ‒ мужчина опустил взгляд и все-таки взял поджаренный кусочек хлеба.
‒ А я вот должна поговорить с тобой об Эдварде, ‒ женщина отложила свою салфетку в сторону.
‒ Боже… ‒ Паркер начал медленно растирать свои виски.
Эдвард всегда был гордостью семьи Сиэлов, и представить, что однажды он заставит Паркера так сильно волноваться, было сложно.
Отрицание и скорбь ‒ это две стадии, через которые рано или поздно придется пройти каждому человеку. Это ‒ часть жизнь, это ‒ слишком естественно, чтобы сопротивляться, пусть даже таким горьким чувствам. Тем более, по мнению Паркера, будучи человеком науки, Эдвард должен был относиться к жизни не только со здоровым любопытством, но и с некоторым цинизмом. Его брат обязательно должен был оправиться от этого горя. Иначе и быть не могло.
‒ Может быть, ему стоит еще раз проконсультироваться с доктором Фоулом? Все-таки вчера он был… Ему же так тяжело. Разовый прием успокоительных ‒ это, явно, не выход. Такая личная трагедия не пройдет бесследно,
