появления нашей машины перед домом Эшбьюри и сказал, что все-таки предпочел бы пользоваться такси. Берта оборвала меня, заявив, что отвечает за ведение дела, и доставила меня к обеду вовремя.
Обед был ужасен. Хорошая еда, но слишком много блюд и прислуги. Я вынужден был сидеть прямо, как штык, и притворяться, что увлечен болтовней миссис Эшбьюри. Генри Эшбьюри находился в прострации и сидел за столом с видом человека, не имеющего ни малейшего представления о том, что он ест.
Альта Эшбьюри собиралась отправиться на танцы в десять вечера. Она выбрала часок после обеда, чтобы посидеть и побеседовать со мной на застекленной веранде. Всходил месяц. Воздух был теплый, благоухающий, но что-то явно беспокоило Альту. Она старалась не показывать тревоги, однако я видел, что она нуждается в дружеском участии.
Я сидел молча, но, заметив, что ее маленькая рука сжалась в кулачок, я, слегка дотронувшись до него, сказал: «Спокойнее, не волнуйтесь». Когда Альта расслабилась, я тут же убрал руку. Альта быстро взглянула на меня, как бы удивившись моей сдержанности. Незадолго до десяти часов она поднялась к себе переодеться для танцев. Я же попытался обобщить для себя то новое, что узнал об Альте.
Я выяснил, что Альта любит играть в теннис, плавать, ездить на лошадях, равнодушна к бадминтону, что, если бы не «добрый старый папа», она уехала бы, бросила этот дом. Я узнал также о том, что ее мачеха губит репутацию отца, что ее сводного брата следовало бы отдать на воспитание индейцам. Внешне я оставался совершенно равнодушным к ее признаниям.
На следующее утро Эшбьюри начал было заниматься на тренажерах, но почувствовал, что у него болят мышцы, объявил, что поспешность в этом деле вредна, облачился в свой просторный халат, пристроился возле меня на мате и закурил сигару. Он поинтересовался, удалось ли мне что-либо узнать, и, не получив ответа, задумчиво произнес:
– Вы понравились Альте. Вы – хороший психолог.
Мы позавтракали. Около одиннадцати часов появилась Альта. Миссис Эшбьюри завтракала в постели.
Когда мы отправились на прогулку, Альта сообщила мне новые подробности относительно своей мачехи. У миссис Эшбьюри было высокое давление, и доктор запретил ей волноваться. Этот доктор был с ней заодно, соглашался с любыми ее требованиями, льстил и подыгрывал во всем. Альта считала, что отцу следовало бы отказать от дома и Бернарду Картеру. Она сказала также, что сама не понимает, почему так откровенна со мной. Разве что из-за моего явного дружеского расположения к ней и потому, что так беспокоится об отце, вот-вот готова расплакаться.
Я почувствовал себя подлецом.
В два часа Берта вновь увезла меня, а японец опять всячески мучил: массировал и «месил», словно тесто для выпечки хлеба. Освободившись от прикосновений его стальных пальцев, я ощутил себя рубашкой, прокрученной и отжатой в стиральной машине и почти побывавшей под катком для утюжки белья.
Я прибыл к ужину. Все было точно так же, как и в предшествующий
