Рождества вернулись в дом номер два на Чосер-стрит и с радостью убедились в том, что дом их по-прежнему стоит на месте. Раздался громкий вздох облегчения, когда Китти отперла дверь и все семейство гуськом вошло в кухню, расположенную в задней части дома.
В эту ночь в бомбоубежище ввалилась пьяная компания, не дававшая никому заснуть своими хриплыми воплями и шумными песнями. Если бы дети спали, то Китти, пожалуй, предпочла бы остаться в убежище до утра, но, заслышав отбой воздушной тревоги, она решила оттуда уйти. В ту ночь об отдыхе можно было лишь мечтать, и не только из-за пьяниц, но и потому, что никогда еще город не обстреливали столь ожесточенно. Бомбы сыпались с небес градом, и несколько часов подряд убежище стонало и вздрагивало от взрывов.
– Тише, тише, все хорошо, – то и дело успокаивала Китти малышей, а старших детей гладила по голове, стараясь вселить в них уверенность в благополучном исходе.
Она боялась, что какая-нибудь бомба попадет прямехонько в убежище и кто-нибудь из ее детей погибнет, не успев ощутить перед смертью ласкового прикосновения материнских рук. И пусть руки эти были натруженными, с морщинистой кожей, тонкой и прозрачной, под которой синими яркими прожилками виднелись вены, они неустанно порхали над девятью славными головками, лаская, успокаивая и утешая их.
С прошлой недели Кевин начал работать помощником молочника. Том оставил себе пять шиллингов, которые старший сын должен был отдать матери, так что Китти не стало легче и жизнь их не улучшилась. Она хотела, чтобы сейчас Кевин поспал хотя бы немного, потому что ему предстояло вставать в половине пятого утра.
В нескольких ярдах от входа упала бомба, и убежище издало странный скрежещущий звук, словно собиралось сложиться, как карточный домик. С потолка посыпалась бетонная пыль, отчего у людей начали слезиться глаза.
Поэтому все, кто находился внутри, с еще бóльшим, нежели обычно, облегчением выслушали сигнал отбоя воздушной тревоги, и Китти с превеликой радостью повела свое так и не сомкнувшее глаз семейство домой. По дороге к выходу им пришлось перешагнуть через пьяных гуляк, которые уже начали праздновать Рождество.
Когда О’Брайены вошли в кухню и Китти включила газовый рожок, все семейство замерло на месте, пораженное представшей их глазам ужасной картиной.
Все, абсолютно все стало черным. Тарелки, оставшиеся на столе, мебель, каждый дюйм линолеума были покрыты толстым бархатным черным слоем. Даже разноцветные бумажные гирлянды, которые дети смастерили в школе и протянули из угла в угол, потеряли первоначальные оттенки и поражали глаз чернотой.
– Господи Иисусе Христе и Святая Дева Мария! – прошептала пораженная Китти О’Брайен. – Да что такое стряслось с нашим домом? Такое впечатление, что здесь резвился сам дьявол.
Лиззи наклонилась и сунула палец в порошкообразную копоть, издававшую резкий неприятный запах.
– Из дымовой трубы вылетела вся сажа, – сообщила девочка. – Это бомбы во всем виноваты.
