вздымался Дворец Советов. Отливали розовым его цилиндрические ярусы и пилоны. Стометровый, покрытый никелем, Ленин указывал в светлое будущее. А Глебу нравился храм Христа Спасителя на старых картинках. Зачем его было взрывать? Поставили бы Ленина рядом, в Москве достаточно места для всех фальшивых богов.
«Антисоветчиной промышляете, товарищ Аникеев?»
Глеб вздохнул, спускаясь в подземный вестибюль Дворца. Об этой станции он недавно написал неплохую статью. Здесь было жарко в тридцатых. Нечисть пришла из монастырских склепов, тайных ходов, из речного песка. Раньше по Никитскому и Гоголевскому протекал Чертов ручей, берущий начало в Козьем болоте у Патриарших прудов. Даром что царь Алексей Михайлович велел освятить пользующуюся дурной славой местность иконой Пречистой Божьей Матери – отсюда топоним «Пречистенка». Не боялись кроты и вараны икон. Власти опасались, что по трубами и отдушинам чудовища проникнут в Кремль. Но человек победил.
Станция была памятником мужеству и героизму. Ее авторы, Лихтенберг и Душкин, вдохновлялись погребальной архитектурой Древнего Египта и особенно эпохой фараона Ньярлатотепа, о котором историкам стало известно относительно недавно, в девятьсот десятом году.
Путевые стены, облицованные фаянсовой плиткой, серо-розовый гранит перрона, светильники в капителях десятигранных колон, покрытых уральским мрамором. На каждой колоне красовалось смальтовое панно, повествующее о подвиге метростроевцев. Мужчины и женщины против подземных тварей. Над эскизами работали два выдающихся художника: людей писал Дейнека, а чудовищ – американец Ричард Пикман. В разгар объявленной ярым католиком сенатором Маккарти охоты на ведьм коммунист Пикман был вынужден бежать из Бостона в Москву. Советская власть осыпала его заказами и государственными премиями и поселила в доме на набережной, по соседству с Жуковым, Малиновским и Стахановым. Говорят, что Стаханова такое соседство привело к алкоголизму. Слишком реалистичными были официальные картины американца, что уж говорить про те полотна, которые цензура отклонила.
Глеб задумался, разглядывая сражающегося с червем пролетария. Рот червя был полон зубов-лезвий, но по-дейнековски просветленным оставалось лицо отечественного Геракла. В детстве Глеб отдал бы что угодно за возможность поменяться с героем местами, защитить Родину, проявить себя. Сегодня ему не хотелось рисковать драгоценной шкурой. С труса что взять? Отвоевали – и молодцы, заслуженный памятник. Глеб про вас статью сочинит. А ему, Глебу этому, дайте скучную жизнь, телевизор, бабу покрасивее и водочки.
Красивых баб рядом не было, не было и милиционеров. Глеб вынул из пиджака початую чекушку, отвинтил пробку, пригубил. «А что? – спросил телепатически у покосившейся на него тетки. – Имею право, в тюрьме особо не кирну, в могиле тоже». Он закусил «Раковой шейкой», спрятал чекан. Грызя конфету, обвел взглядом станцию. В паре метров от него стояла молодая брюнетка в белом платье. Платье было странное,
