рацию. Гости уже внутри, нас позовут через двадцать минут. Двадцать минут… и начнётся новая страница моей жизни.
А ведь была уверена, что на мне висит проклятие безбрачия.
Виктор подмигивает мне, а у меня в груди печёт, к щекам приливает горячий румянец. У нас с ним ещё не было близости, и от мысли о брачной ночи дрожь предвкушения пробегает по спине.
"Я самая счастливая!” – повторяю в уме. И вдруг чувствую странный прилив тошноты. Из-под ног уходит почва, я хватаюсь за колонну.
– Котёнок, тебе плохо? – спохватывается Виктор, бережно придерживая под руки.
– Нет… просто переволновалась… наверно, – шепчу, а у самой голова кругом. – Мне… мне надо подышать воздухом.
– Хочешь на улицу?
– Да. Ненадолго…
– Я провожу.
– Не стоит, милый, тем более тебя же первого позовут.
– Алиса, – натянуто улыбается он, – может, просто посидишь и станет лучше? Зачем куда-то идти, тем более одной.
– Мне очень надо. Капельку побыть наедине с собой. Собраться с мыслями и продышаться.
Виктор хмурится, но я делаю жалостливые глаза и прошу:
– Пожалуйста.
– Ну, хорошо, – кивает он. – В конце концов, совсем скоро ты будешь полностью моя.
– А ты мой, – улыбаюсь я.
– Верно, – он целует меня в губы. – Жду тебя. Надеюсь, ты не собралась сбежать со свадьбы?
– Не надейся, – я показываю ему язык, а потом направляюсь к выходу из ЗАГСа.
– Встретимся у алтаря! – кричит мне вслед самый замечательный мужчина на свете.
На улице по-осеннему ветрено, по тротуару, обгоняя друг друга, несутся золотые листья. У подножия лестницы счастливо воркует новоиспечённая парочка, щёлкают фотоаппараты, сверкают вспышки.
Я же хватаюсь за перила и пытаюсь отдышаться. Желудок скручивают спазмы, перед глазами всё плывёт. Хорошо, что Виктор не понял, насколько мне плохо.
Пытаюсь убедить себя, что я счастлива. Мне положено быть! Но в груди скребут кошки. Знать бы ещё, откуда они вылезли и чего им неймётся? Тело тоже предаёт, слабость сковывает ноги, словно они отказываются возвращать хозяйку в ЗАГС.
"Это просто волнение… Возьми себя в руки! – приказываю себе. – Впервые тебе улыбнулась удача. Виктор – это подарок судьбы. Сегодня такой важный день, а ты в обморок падать собралась как ванильная барышня. Что о тебе подумает семья Виктора? Вот будет стыдоба!"
Я делаю вдох и выдох, хлопаю себя по щекам. Мне становится лучше. И когда я уже собираюсь вернуться в ЗАГС, мой взгляд вдруг цепляется за размытую фигуру впереди.
Я приглядываюсь, и фигура человека становится чётче, словно растворяется туман, что мешал взгляду. Это темноволосый мужчина. Согнув ноги, он сидит прямо на земле, привалившись спиною к кирпичной кладке. Ему явно плохо. Грудная клетка тяжело поднимается и опадает. Голова безвольно свесилась на грудь.
Пешеходы бегут мимо, даже не оборачиваясь. Парочке у лестницы тоже нет дела до чужих проблем. Никто не собирается ему помочь. А между тем, человек, может быть, умирает…
“И я не собираюсь помогать, верно? Зачем бы мне лезть не в своё дело?” – думаю я, но потом не выдерживаю и сбегаю по ступенькам вниз.
“Всё-таки надо хотя бы вызвать скорую, – решаю я. – Совершенно недопустимо, чтобы в день моей свадьбы кто-то умирал прямо возле ЗАГСа. Тем более, если я могу помочь”.
Придерживая пышную белую юбку, я приближаюсь к мужчине.
– Извините, вам нужна помощь? – спрашиваю, подходя ближе. Про себя подмечаю, что перегаром не пахнет, да и выглядит незнакомец прилично, хотя и странно. Одежда словно состоит из рыбьих чешуек, переливается на солнце всеми оттенками серебра.
А потом я замечаю кровь… Грудь и шея мужчины в крови.
– Ох, как же вы… Я сейчас вызову скорую, – бормочу, выхватывая из сумочки телефон и начиная набирать номер. Но вдруг замираю. Потому что мужчина, жмурясь, поднимает лицо.
“Ого, таким красавчиком быть вообще, законно?” – невольно думаю я. Потому что лицо у мужчины волевое, скуластое, с упрямым подбородком, чётко очерченными чувственными губами, высоким лбом и смоляными стрелками бровей. Этакий “Джеймс Бонд на максималках”. Не удивлюсь, если это актёр или фотомодель. Может, тут где-то съёмки, а его кровь – часть грима?
“Но мой Витя ничем не хуже, а даже лучше”, – ворчливо подмечает часть меня.
А потом незнакомец открывает глаза, и всё его очарование вдруг исчезает. На меня смотрят совершенно чёрные, непроницаемые для света
