массе жителей Кастилии ощущение общей цели и патриотический дух, которые были столь же впечатляющими, сколь и неожиданными. Итальянский историк Пьетро Мартире д'Ангьера, капеллан при дворе католических монархов, был озадачен таким проявлением единства. «Кто бы мог подумать, – писал он, – что астурийцы, галисийцы, баски и кантабрийцы, люди, привыкшие к жестокости и насилию, а также междоусобицам, которые они затевают под самыми глупыми предлогами» могут прекрасно сосуществовать «не только между собой, но также и с толедцами, и с темпераментными и ревнивыми андалусийцами, живя вместе и в гармонии как члены одной семьи, говоря на одном языке и подчиняясь единой дисциплине?»[34]
Эта дисциплина особенно бросалась в глаза на заключительных этапах войны, отмеченных методичными и тщательно подготовленными операциями, спланированными с целью покорения гористой местности. В первую очередь это была осадная война, ключевую роль в которой играли пехота и артиллерия, а не конница. Этот огромный опыт стычек и внезапных атак позволил кастильским солдатам не только развить характерный индивидуалистический стиль ведения военных действий, но и выработать поразительную способность переносить зной и холод – как раз те качества, которые в будущем сделают их столь грозной силой на полях сражений как Европы, так и Нового Света[35].
Это ощущение единения и общей цели как нельзя сильнее контрастировало с междоусобной враждой, раздиравшей Гранадское королевство, где правила династия Насридов. Пока Изабелла и Фердинанд уверенно готовили в своей цитадели Санта-Фе последний штурм Гранады, жителей мусульманской твердыни все больше охватывало отчаяние, а с ним и осознание, что почетная капитуляция будет предпочтительнее резни, которую сулило казавшееся уже неизбежным военное поражение. Дурные предчувствия Насридов стали основой для переговоров, которые начались в октябре 1491 г. Уже через месяц стороны согласовали все условия, и 2 января 1492 г. Гранада наконец была сдана, а насридский эмир Боабдиль лично передал Фердинанду ключи от Альгамбры – жест, символическое значение которого было понятно всем.
Невозможно переоценить то воодушевляющее ощущение божественной милости, которое охватило полуостров после завоевания Гранады христианскими войсками. Ставшее кульминацией многовековой борьбы событие пробудило глубокую уверенность в том, что на королевство Кастилия небесами возложена миссия защиты христианского мира от надвигающейся исламской угрозы. Это чувство придало новый импульс стремлению к приключениям и подвигам, воплощенному в рыцарских романах, которые пользовались популярностью при дворе и среди постепенно осваивавшего грамотность населения. Одним из лучших среди них («В рассуждении слога это лучшая книга в мире»{5}, – писал Мигель де Сервантес[36]) был сочиненный валенсийским рыцарем Жуанотом Мартурелем роман «Тирант Белый» (Tirant lo Blanch), популярность
J. H. Elliott,
Перевод Н. М. Любимова.
