испуганными глазами, находящимися на мокром месте.
– Как время быстро летит. Вы с Сережиной мамой не виделись лет тринадцать.
– И не увидимся больше, – смотря в пол, мама выхватила из моих рук кисточку. – Пообещай мне, что сделаешь шаг навстречу. Хотя бы один.
– Обещаю.
– Я люблю тебя.
– А я тебя больше.
Перед сном я решила выйти к воде, иначе уснуть не смогу. Прохлада. Гости «Акватории» пока не разошлись со своим домикам. Еще не так темно, и можно насладиться последними минутами заката. Именно поэтому и обожаю вечера. На пляже бегает счастливая ребятня. А я рисую. Когда иду сюда, всегда беру с собой блокнот и карандаш.
Привычка.
Заниматься рисованием я начала нечаянно: поступила в художку в семь, вернее, мама отвела. Там была самой мелкой. Старшики частенько подшучивали. На первом уроке мне уже удалось отличиться, – выяснилось, что перепутать вертикальное и горизонтальное расположение листа – непростительная дерзость. Раздражало все. Откровенно. Учение техники рисования никак не поддавалось моему изучению, из чего, естественно, созрел протест – я рисовала назло, даже мазала, пачкала листы, ватманы, иногда холсты этой отсебятиной.
Забавно, но тогда я отыскала свою изюминку. Непрекращающиеся дисциплины вначале были изнурительными: история искусств, живопись, постоянно сопровождающая натюрмортами, неинтересные однообразные пейзажи, скульптура, лепка, композиция, а после – я решила прогуливать, в то время как мама честно и преданно забирала меня из центра города, где находилась моя художественная школа, домой.
Но в тот год папа расщедрился на подарки и превратил наш унылый чердак в мастерскую. Для меня. Он разом закупил десять холстов, мольберт и акрил, потому что знал, как я не любила масло. И о чудо: я влюбилась в рисование: стала проводить в мастерской каждый день, не заметив, что и уроки в художественной школе стали в удовольствие, пожалуй. Прошел год, два, три, четыре, пять, восемь.
Сейчас, когда я закончила художку, люблю вспоминать себя той малышкой, кричащей в лицо скульпторам. Смеюсь.
– Эй, ты спишь с открытыми глазами? – раздался резкий вопрос. Пухлые пальцы потеребили мою голову: короткие волосы снова растрепались, теперь не из-за ветра, а из-за Лины–друга моего детства, жительницы второго домика под названием «Морс» и попутно няни детишек гостей «Акватории».
Я машинально закрыла блокнот. Забавно: ее «мужской» голос узнаю среди тысяч.
– Ну пожалуйста, я же прошу: не надо так орать!
Ее глуповатое лицо смотрит на меня так же, как десять лет назад. Она была первым, кто пошел знакомиться со мной. Тогда я назвала ее тетей Линой, а она все ждала, когда я спляшу. Не дождалась. Та не могла запомнить мое имя, поэтому обращалась на «солнце». Прижилась кличка.
– Ладно-ладно, извиняй. Я не для этого пришла.
– Нет уж, Капитолина Андреевна! Теперь вы сможете искупить свою вину лишь двумя облепиховым морсом.
– Что
