Как подменили мальца, и еще смотрит так нагло, что хочется сотню плетей ему всыпать.
Самослав насторожился, потому что за стеной повисло тягостное молчание. Интуиция не подвела, и он услышал короткую, словно удар плетью, фразу.
– Продай!
– Что продать? – ответил удивленный Приск. – Мальчишку? Не продам, самому нужен. Он у меня десять лет живет, я к нему привык.
– Тридцать солидов, – громыхнул бас Хуберта.
– Да ты шутишь? – в голосе Приска послышалась немалое удивление. Цена была велика. Примерно в пять раз больше, чем стоил взрослый раб в этом захолустье. – В чем подвох?
– Тут один купец из Карфагена есть, – неохотно ответил баварец. – Я могу грамотного евнуха ему продать. Здесь такой товар редкость, сам знаешь, чем мы тут торгуем. Если выдержит операцию, деньги твои.
– Меньше чем за сорок не отдам, – ответил Приск после раздумья. – Ты же знаешь, сколько мальчишек от умирает, когда их холостят. Больше половины!
– Я мастер в этом деле! – уверил его Хуберт. – У меня рука легкая. Чик, и готово. Тут главное не дать кровью истечь. Соглашайся, Приск! Тридцать солидов, большие деньги.
– Я сначала твоих вендов посмотрю, – сказал после раздумья Приск. – Мне надо подумать.
Дальше Само рисковать не стал и отбежал от дома на полсотни шагов. Не дай бог, хозяин прознает, что он подслушивал. Тут же прикажет заковать, чтобы не сбежал. Он уселся на пенек, обдумывая свою незавидную участь. И ведь, как назло, в голове не было ни единой дельной мысли. Ему стало страшно до безумия, страшно так, что хотелось немедленно дать дёру. Да только здесь бежать некуда, лес вокруг, да узкие дороги, перекрытые герцогской стражей. Пустят собак по следу, и загонят, словно оленя. Это же пограничье, тут народ даже спит вполглаза. Ведь если чуть расслабиться, пропустишь аварский набег, и тогда беда! Времени у него совсем мало, всего несколько часов, но тут Само, который очень сильно не хотел расставаться со своим мужским естеством, подпрыгнул на месте. Он придумал! Парень вскочил и подбежал к рабскому загону, где сидели пленные славяне. Стражники пропустили его без лишних вопросов, они знали, что он был переводчиком у покупателя.
– Шалом, православные! – бодро заявил Самослав, и только потом понял, что сказал это по-русски. Глаза пленных, обращенные к нему, выражали полнейшее недоумение. – Тьфу, ты! Здорово, земляки! – перешел он на словенский говор. – Откуда будете и как попали сюда?
– Я – Збых, хорутане мы, – неохотно ответил молодой парнишка с синяком на половину лица. – Дулебы[18] проклятые обманули. Позвали на тризну[19] и повязали пьяных. А тебе зачем?
– Так и я из хорутан буду! – в сердце Само загорелась безумная надежда. Тут продавали много его земляков, ведь владения этого народа граничили с Баварией. – Отец мой Берислав, а мать Милица. Может, слышали про мать мою и братьев, а?
Многие
Дулебы тогда заселяли южную Чехию, на самой баварской границе. Ранее это племя, как и многие другие, разошлось в разные стороны. Часть жила на Волыни, часть ушла на Балканы. Это племя было наиболее пострадавшим от угнетения авар, что даже попало в Повесть временных лет.
Тризна – поминки, погребальный пир.
