мать… знаешь, кто она? Психиатр! Прикинь?…
…сапожник без сапог…
…Ирку знаешь? Сисястая такая, из десятого бэ. Да ну знаешь ты её, с кучей фенечек на руках. Соска его…
…шутишь? Она с торчком трахалась. Нормальная баба с наркетом свяжется? По-любому ханку не поделили…
Ярость поднималась кипящим мутным потоком. Добралась до забитого горла, и я опять задохнулся. Приехала скорая, купировала приступ. Меня отпустили домой, но пошёл я не к себе, а к нему. На детской площадке в дыре под железной ракетой я заметил знакомые кеды и занырнул внутрь. Там стояла Ирка с сигаретой и тряслась, будто держала в руках оголённый провод и не могла выпустить. Она повисла на моей шее, обжигая мокрым и горячим.
– Я не виновата! Дим, я же не виновата! – рыдала она мне в ухо. А я гладил её и говорил:
– Я знаю, Ир, я это знаю.
А сам думал: «Сука, свалил, а нам в этом жить. Мудак ты, друг мой Тимур Дзагоев!»
***
На большой перемене Саша подошла ко мне. Как обычно, со своей слегка высокомерной улыбкой, сказала:
– Дим, хочешь со мной сидеть?
Я не сразу понял о чём речь.
– За одной партой, – пояснила она.
Я потерялся.
– Я… не против.
– Пошли к Аннушке? – я кивнул и пошёл за ней.
Не знаю, о чём Аннушка думала, когда с выпяченным пренебрежением смотрела на нас. Может, решила, что «таких, как мы» лучше держать в одном месте, а не размазывать по классу. Она согласилась, определила нам третью парту в среднем ряду. Не обижайся, Саблина!
Саблина вздохнула:
– Я всё понимаю. Друзья?
– Конечно, – ответил я.
Мне стало и легче, и трудней. Вокруг Саши раздвигались стены и поднимались потолки. Её личное пространство защищала колючка под напряжением, сюда никто не лез. Рядом с ней был кислород, которым я дышал. В какой момент влюблённость стала зависимостью? Да сразу.
Соседка по парте – это что-то намного более интимное, чем просто одноклассница. От случайных прикосновений в меня били разряды. Я следил за ручкой в смуглых пальцах, выводившей буквы не слишком аккуратным почерком, вместо того, чтобы писать самому. Когда на её глаза падала прядь тёмно-каштановых волос, я мечтал набраться смелости и убрать её, чтобы не мешала смотреть на меня. Может, тогда в глазах появится что-то ещё, кроме обычного снисходительного разрешения быть рядом. А потом я шёл домой и слова сами собирались в стройные ряды с созвучными окончаниями. Я записывал их на листочках в клеточку своим гораздо более аккуратным, чем у неё, почерком и прятал под матрас. Когда-нибудь, может, она их увидит. Нет, вряд ли.
***
Ночью в окно моей с братом спальни влетел камень, потом ещё один. Третий вынес стекло на кухне. Брат сел в кровати, закутавшись в одеяло, как маленькое до смерти перепуганное привидение. Я осторожно выглянул в разбитое окно. Двор заливал лунный свет, и никого живого там не было. Я вбежал в большую комнату. Мама в халате кинулась ко мне:
– Что
