с лампасами. Затем достал из шкафа защитную фуражку, габардиновый плащ, оделся и поднял телефонную трубку – вызвать машину. Несколько секунд подержал ее в руке, а потом опустил на рычаг. Горько улыбнувшись.
Из здания он вышел пешком, кивнув на прощание охране, и неспешно пошагал в сторону метро. С тем же именем, что и площадь.
С началом войны он практически на нем не ездил, поскольку работать приходилось до глубокой ночи. Генерала даже удивило многолюдье подземки, почти как в мирное время. Только больше стало военных.
Доехав в гремящем на стрелках вагоне до Парка культуры, Виктор Петрович поднялся наверх, вышел из вестибюля и пошел в сторону Фрунзенской набережной, где недолго постоял у закованной в гранит Москвы-реки, с уставившейся в небо длинными стволами, зенитной батареей.
Затем направился к ведомственному кирпичному дому, поднялся по гулким широким ступеням на второй этаж и отпер обитую дерматином высокую дверь. Прикрыв ее за собой, включил в прихожей свет, снял плащ с фуражкой, водрузив их на вешалку и, ступая хромовыми сапогами по рассохшемуся паркету, прошел на кухню.
Там достал из кухонного шкафа початую бутылку водки и стакан, потом сел за стол и наполнил его до краев. С отвращением выпив водку, поставил стакан на стол, встал и прошел в одну из комнат.
Последнее время он жил один. Единственный сын, летчик, погиб в Испании еще в 38-м. Жена умерла спустя год, узнав о его смерти. С началом войны Виктор Петрович наведывался в квартиру походя, то после очередной командировки на фронт, то после госпиталя, в котором лечился, получив контузию в 42-м. В основном дневал и ночевал на службе.
Включив настольную лампу, он подошел к окну и снял с него давно уже не нужную бумагу светомаскировки, затем присел к своему рабочему столу и выдвинул один из ящиков. Оттуда извлек наган, с врезанной в рубчатую рукоять латунной пластиной и надписью на ней «За безупречную службу от коллегии ОГПУ» и небольшой альбом в бархатном переплете. Наган сунул в карман галифе, а с альбомом прилег на старый кожаный диван. Тихо и уютно скрипнувший.
Открыв его, Виктор Петрович стал перелистывать страницы.
Вот он совсем юный, в гимназической форме с матерью и отцом – учителем подмосковной гимназии, а вот более зрелый, в мундире унтер-офицера с георгиевским крестом. Вот в Первой конной, на коне и с шашкой наголо, а вот с женой, в подвенечном платье, молодой и красивой.
На несколько минут взгляд генерала задержался на групповой фотографии, где он снят вместе с сослуживцами из особых отделов ВЧК и своим первым начальником – Кедровым.
Когда того арестовали, а затем в октябре 41-го расстреляли, он не уничтожил, как многие, этот снимок. Тяжело вздохнув, Виктор Петрович перевернул очередной лист и долго смотрел на фотографию сына – тот был снят в летной форме, сразу же после окончания училища.
По щеке поползла одинокая слеза, и он смахнул ее с лица.
