если бы не был так чертовски глуп, что переспал с ней.
Стиснув зубы, Константинос вдохнул холодный воздух и заставил себя вернуться к делу – инспектированию ледяного отеля.
От огромного главного купола отходили лабиринты обледенелых туннелей, которые вели к номерам, и они направились в ближайший. Тоннели оказались выше, чем он помнил, а стены – толще.
Номера, которые они осмотрели, были разными и, следовательно, уникальными, в большинстве из них не было ничего, кроме большой ледяной кровати с толстым матрасом, на котором лежала шкура северного оленя.
– Ты здесь ночевала? – спросил Кон, когда они спустились еще по нескольким ледяным ступеням и оказались в комнате, вырезанной в виде лесной опушки с соснами и северными оленями, а кровать будто поднималась над лесной подстилкой.
Обслуживающему персоналу рекомендовали спать в отеле перед приемом гостей, чтобы знать обо все нюансах.
– Один раз. В первую зиму.
– И?
– У меня здесь развивается клаустрофобия. Я не горю желанием снова заночевать здесь.
Удивленный, Кон посмотрел на нее, требуя объяснений.
Лена покачала головой:
– Когда выключаешь свет, здесь становится жутко.
– В это время года всегда темно, – заметил Кон, – темно и холодно.
– Не так, как здесь. Это совершенно другое. Здесь стены такие толстые, что сквозь них не проникает ни свет, ни звук. Прислушайся, абсолютная тишина. Снаружи всегда есть хоть какой-то свет – от луны, звезд или, если повезет, от северного сияния, но здесь… – Лена потерла руки и поежилась. – Как в гробу.
– Ни в коем случае не говори об этом гостям, – резко сказал Кон.
– Я и не собиралась, – заметила Лена, обиженная его тоном. – Почти всем гостям понравилось ночевать в иглу. К тому же мы предупреждаем, что пребывание в иглу не подходит для гостей, страдающих клаустрофобией. Те, кому не нравится замкнутое пространство, ночуют в домиках.
– Так почему же ты осталась здесь, если страдаешь клаустрофобией?
– До той ночи я об этом не знала.
Лежа в кромешной тьме, Лена обнаружила, что ее отбросило назад, в ту ужасную ночь, когда они с сестрой оказались запертыми в темноте, и она молилась о том, чтобы Хайди проснулась, о том, чтобы им скорее помогли.
Кон еще мгновение разглядывал ее, затем указал на обитую мехом ледяную дверь.
– Я уже насмотрелся на комнаты. Вернемся в бар.
У Лены было отчетливое ощущение, что признание в клаустрофобии разозлило его. Разумеется, он-то вообще ничего не боится…
Создатель бара в этом году превзошел самого себя. Мастерство исполнения было невероятным, а находки оформителей поражали воображение. Они будто сидели в шикарном винном баре где-нибудь в Сохо, за исключением одного – все здесь было сделано
