нелюбовь к поездам. Правда, птичка моя? – он поискал глазами жену, которая мгновенно оказалась рядом.
Тихая, скромно опустившая глаза, Оля подхватила мужа под локоть и ласково сказала:
– Правда, мой друг. Поезд не для меня, – и через секунду с ласковым укором: – Зачем ты вышел, дорогой? Здесь такой солнцепек, опять занеможешь, давление подскачет. Надо беречь себя, беда мне с тобой, – она поправила шляпку и уже брату сказала: – Поезжайте, Мурат, мы вас тихонько догоним. У Егора Денисовича подагра совсем разыгралась. Говорила же, давай не поедем…
Мурат и Ольга помогли старику влезть в коляску. Извозчик, старый тат, спокойно за всем наблюдал. Время шло, ему и радость, больше можно было заработать. Помогая сесть Ольге, Мурат едва слышно на ухо ей сказал:
– Оля, прошу тебя, давай обойдемся в этот раз без скандалов.
С этими словами Ольга метнула на брата убийственный взгляд и очаровательно улыбнулась.
– Ну, братик, это ты у нас – гордость и надежда семьи. Тебе и нести этот крест. А я что? Мое дело маленькое: выйти замуж, за кого папенька велит, да и играть роль хорошей жены. Да только занавес-то порой закрывается, – она ласково ему улыбнулась, быстро кокетливо похлопав ресницами, и насмешливо добавила, ни мало не смущаясь того, как мрачнело лицо Мурата: – И у актеров начинается совсем другая жизнь… Трогай! – крикнула она извозчику и резко захлопнула дверцу.
Мурат едва успел отскочить, как коляска понесла в сторону Майского. Он стоял еще несколько секунд на дороге, провожая экипаж взглядом, с горечью вспоминая, как четыре года назад, в разгар Машиной свадьбы, Ольга просто исчезла. Тогда ее старый муж поднял тревогу, они все бросились ее искать, боясь предположить самое страшное. Ведь возле нее всегда вилось полным-полно мужчин. Кто знает, чем все могло закончиться?
Нашел ее он, старший брат. Она была сильно пьяна, сидела на самой дальней скамейке огромного родительского сада в полной темноте. Что с ней произошло, он не знал, она ни слова не сказала, но догадывался по размазанной по лицу помаде и перепачканному платью, что ничего хорошего. Тогда она позволила ему скрытно от всех увести себя в спальню, где вдруг схватилась за его руку и пьяным осипшим голосом прошептала:
– Прошу тебя, никому ничего не говори. Я сама виновата…
Заговорить с ней об этом после он так и не решился, не желая ставить ее в неловкое положение. Но вот и сейчас снова этот взгляд ее холодно-несчастных серо-голубых глаз заставил его снова вспомнить тот вечер.
Мурат и Косыгин молча ехали следом за коляской Пурталесов, от которой поднималась тяжелая сухая пыль. Оба молчали. Мурат был мрачен, погруженный в свои тяжелые думы, а Косыгин то и дело вскидывал на него глаза.
– Почему?…
Мурат хмуро взглянул на него, не давая договорить. Косыгин осекся.
– Она так красива…
Мурат
