этой комнате пять углов.Четыре прямых, один острый.
В остром колене-прижатом назрели вопросы,
Занозами в ребра несносными.
Небо просачивается в щель,
Капает с подоконника.
Утро затапливает постель.
Растапливает плоть мою.
Расплавляется бесцельно
масло на бутербродах.
Органный гул тишины
сменяется щебетом голодных.
Главный орган духа невозмутим.
Снимаю с плеч темноту хваткую.
Утро. Пора думать о земных.
Ночью снова: угол, бездна, квадраты…
Акростих Пётру Главатских
Пеплом дымит раскаленная сцена,
Ёмкость для сольного сердцебиенья.
Треском горящего нотного поля
Рвение духа выходит на волю.
Глаголить ритм, поднимая
Лавину чувственных рек,
Авангардно-свободно
Всеуслышанно каясь,
Акцентом звука пронзая
Тончайщие стены тел…
Снисходит крик в темноте,
Как плач об агнце света…
И.
Х.
Он (деньги) и я
Когда ты входишь в обветшалый кров,
Твой лоск встаёт павлином среди пыли.
И стопы книг (и на и под столом)
Лежат, желтеющие рты разинув.
А ты, смеясь, из шляпы достаёшь,
Как соль весьма изысканного трюка,
Горсть фантов: ЦУМ, театр, ужин в Турандот…
И вежливо протягиваешь руку.
И амбра в след играющих духов,
И вин стареющих кровавое наследие…
Одевшись в узко-чёрное столетие,
Ты мне бросаешь длинное вечернее
Огней московских полотно.
И я плыву в размеренных шелках
По мраморным парадным коридорам.
Я загораюсь вспышкой в зеркалах.
И пудрюсь в глянце царственных уборных.
Но только помни, мой роман с тобой —
Прогулка под Луной бродячей кошки.
Я незаметно ускользну домой,
В мой сад, где шаль скамейке брошена.
Веранда,
книги,
небосвод,
Под крышей скошенной.
Люблю с тобой,
(и без тебя),
Смотреть
на звезды я.
«Я разрешаю…»
Я разрешаю
злиться
волчицам.
Рычать
и скалить
клыки.
Я разрешаю
резвиться
львицам.
Ночью
по звездам
брести.
Я разрешаю
птицам
стелиться
Ситцем
в небесную
синь.
Я разрешаю
лисицам
слиться
С рыжей
листвой
осин.
Провозглашаю
раскрыться
всем
