с законом.
– А во-вторых?
Они подошли к дороге и остановились. На обочине стояла заведенная машина такси. Палмер замолчала и обратила глаза в небо. Дым от ее сигареты поднимался строго вверх, а свет уличного фонаря отбрасывал на ее лицо причудливые блики, придавая ему какое-то почти зловещее выражение.
– Анна Васильевна, – санитар остановился у дверей и дотронулся до ее локтя, останавливая. – Понимаете, смерть никому не к лицу. Вы можете его не узнать, но…
Анна знала, что он не обязан был это говорить, однако в тот момент испытывала к этому совершенно незнакомому ей человеку благодарность. Он не должен был, но, видимо, заметив что-то в ее лице, решил поддержать.
– Я понимаю, – Палмер сглотнула, но на собеседника не посмотрела. – Мы много лет не виделись, так что я бы скорее списала эти изменения на течение времени. Не беспокойтесь, меня не нужно к этому подготавливать. Это мои вторые похороны за последний месяц.
Санитар кивнул и отступил, открывая перед ней дверь. Он прошел вперед, а Анна еще несколько бесконечно долгих секунд не могла собраться с силами, чтобы переступить порог.
Она уже видела цель своего назначения. Посреди комнаты, залитый холодным светом электрических ламп, на небольшом постаменте стоял гроб. Все выглядело, как драматический момент в каком-то сериале – дешевом и уже давно изжившем себя.
Анна шагнула вперед и, не чувствуя ног, подошла к гробу. Она искала силы посмотреть на лицо того, кто лежал в нем, но решилась не сразу. А когда все же осмелилась, то почувствовала, как в глубине грудной клетки бежит последняя холодная трещина, уже навсегда запечатывая слабо бьющееся под ледяной коркой сердце.
– Здравствуй, – тихо сказала она.
Палмер знала, что в комнате были другие люди, но это мало ее волновало. Доктора радовало, что к нему пришли старые приятели, друзья и… Бог весть кто. Главное, что они были здесь.
Она протянула ладонь и накрыла ею сложенные на груди руки покойного. Кожу обожгло холодом – не столько из-за температуры, сколько из-за контраста: последний раз она касалась этих рук много лет назад – тогда они были теплыми и казалось, что могли защитить ее от огромного мира вокруг.
– Прости, что опоздала на десять лет.
Она все еще смотрела на его лицо, беспочвенно надеясь, что он вот-вот откроет глаза, и хотя бы эта ситуация окажется шуткой. Лишней. Неуместной. Жестокой.
Но шуткой.
Палмер не умела плакать. Давно разучилась – и во многом благодаря человеку, который лежал теперь перед ней. Потому она просто тяжело выдохнула и крепче сжала его пальцы, хватаясь то ли за него, то ли за последнее, что связывало эту уже взрослую женщину, с которой он никогда не встречался, с девочкой, которую он знал:
– Я вернулась… Папа.
– Я и раньше видела, как умирают люди – и хорошие люди, близкие, – Палмер прищурилась. – Думала, что больше никогда не засну. Сегодня я буду спать спокойно…
Такер
