ему только хуже, больнее.
Каково это: узнать, что твоя семья изначально была не более, чем игрой для избалованной стервы? Что эта стерва выставляла тебя полным посмешищем в глазах остальных? Что она, равнодушно наплевав на все клятвы, зажималась с другим мужиком. И узнать не просто так, а от первых лиц, с подробностями, со спецэффектами.
Боже, это не нож в спину! Нет! Это атомная бомба в душу. Нервно-паралитический газ. Иприт, времен Первой Мировой.
Такого безумия и врагу не пожелаешь, а я умудрилась утопить в этом аду самого дорого человека на свете.
Душа рвется к нему каждую секунду, каждый миг. Хочется услышать его голос, увидеть, обнять, уткнувшись носом в шею, заснуть в любимых объятых. К нему хочу и ничего больше в этой жизни не надо.
Очередное утро. Пятое или десятое с того момента, как Артем ушел. Не знаю, мне все равно. Серый поток, из которого нет сил вынырнуть, остановиться, вздохнуть. Дрейфую, с каждым днем все больше погружаясь в пучину депрессии.
Как робот поднимаюсь, умываюсь, иду на кухню. В холодильнике пусто, даже пельменей нет. Я слишком долго сидела дома, с задернутыми шторами, спрятавшись от всего мира. Понимаю, что так дальше не может продолжаться, но снова плевать.
Делаю кофе, сладкий. Нахожу в закромах шкафа старое жесткое печенье. Вот и весь мой завтрак. А мне большего и не надо, все равно ничего не влезает, желудок сжимается, протестуя против пищи.
Наплевать. Вливаю в себя кофе, механически пережевываю печенье и замираю, услыхав звук отпирающейся двери.
Сердце делает кульбит в груди, и робкая надежда заставляет поднять взгляд.
Неужели пришел? Вернулся?
Не дыша смотрю на дверной проем, ожидая появления Зорина. И снова разбиваюсь вдребезги, когда на пороге возникает Лось.
На мгновение ожившая душа, снова гаснет, покрываясь черной ледяной коркой. Дура. Не вернется он. Никогда.
Опять пью кофе, не глядя на амбала, стоящего в дверях.
Он меня не интересует. Его здесь нет. Он не имеет значения. Ничто больше не имеет значения.
– Алексей Андреевич, хочет тебя видеть, – без единой эмоции произносит Дима.
– Вот она я. Пусть приезжает и смотрит.
Взяв кружку, иду к окну. После того, как надежда на миг озарила сердце, снова становится тяжело дышать. Хочу остаться одна, но отцовский телохранитель по-прежнему тут, и уходить не собирается:
– Он хочет видеть тебя немедленно.
– Ничем не могу помочь, – голос механический, не живой, – я никуда не поеду.
Минутное молчание, после чего раздается спокойное:
– У меня распоряжение тебя доставить домой. Хочешь того или нет.
Разворачиваюсь к нему лицом, и поднимаю одну бровь:
– Силой потащишь?
– Да, – соглашается все так же равнодушно. И у меня нет никаких сомнений,
