с недавнего времени, но с Лизой приятно. Может быть действительно получится.
Целую в щёку, чтобы показать, что наш первый поцелуй не был случайным. Наливаю горячий чай. Двигаю тарелочку с пирожными, тёплой чайной ложкой отламываю кусочек и подношу к её рту. Лиза обнимает ложку губами, немного пачкая их кремом в уголке. Чуть разворачиваюсь, закрывая нас от посетителей собственной спиной. Кончиком языка слизываю крем.
В пах вливается ещё тонна кипятка. Непроизвольно вздрагиваю от острого ощущения. Рисую ей по скуле пальцами и снова кормлю пирожным, запрещая прикасаться к ложке.
Лиза отмирает, кокетничает и улыбается. Для меня это сравнимо с глотком чистого воздуха.
Давай, выбрасывай своего Беркута из головы. Я же не дурак, я понимаю, что главное расстройство – это он, а не Назар.
Я ревную?
Сложно сказать. Ревность – спутник более глубоких чувств и отношений. У нас пока, скажем так, ознакомительный период. Поэтому даю этому чувству другое определение – мне неприятно, что между нами есть третий.
За окном темнеет, зажигаются фонари, и снова идёт снег. Красиво. Снежинки кружатся в столбах света, собираются в хаотичные стайки в фарах машин и разлетаются в разные стороны, словно испугавшись тепла.
Развернув Лизу к себе спиной, укладываю её лопатками на грудь. Обнимаю обеими руками чуть повыше талии, больше не наглея. Она допивает горячий чай, вместе со мной глядя на красоту за стеклом.
Вожу носом по волосам, касаюсь их губами.
Иногда для получения удовольствия с девушкой нужен не секс, а вот такой вот момент покоя, когда разорванная в клочья душа начинает согреваться, и стоит у меня сейчас не только на девочку, ещё на это ощущение, чуть болезненное и в то же время сладкое.
– Ты любишь зиму? – спрашивает Лиза, машинально выводя что-то на моём предплечье.
– Сложно сказать. Я скорее нейтрален. В каждом времени года есть свои плюсы. Единственное, что я точно не люблю, это сильную жару. В моём родном регионе для меня, пожалуй, самое комфортное лето.
– А ты откуда? – повернув и приподняв голову, смотрит на меня.
– Издалека, – целую её в макушку.
Наш уют прерывает раздражающе вибрирующий телефон у меня в кармане. Достаю. Ната.
– Привет. Ты чего не спишь, я не понял? – сразу включаю строгого брата. У нас плюс четыре часа с ними. Выходит, дома уже час ночи.
Сестра вместо ответа шмыгает носом.
– Нат, чего случилось? – убираю руки от Лизы и сажусь ровнее.
– Ничего, – огрызается.
– Ты мне из-за «ничего» позвонила? – смеюсь.
– Скажи отцу, чтобы прекратил меня тиранить и отпустил завтра гулять! – на эмоциях требует она.
В её понимании воспитание равно тирании. Я был таким же, только сложнее…
– Если он не отпускает, значит есть причина. Где накосячила?
Л�
