если я трону единственную и ненаглядную доченьку Титовых.
– Ярик, прекрати уже… Ярик…
Разжимая ладони, позволяю Машке развернуться. Повторяю попытку обнять нормально, как положено в танце.
– Стой уже. Ничего я тебе не сделаю, – смотрю в широко распахнутые, настороженные глазища.
– Еще бы ты попытался мне что-то сделать!
– Ай-яй-яй… Ты. Меня. Провоцируешь. Святоша.
– Вот это видел? – средний палец мне тычет.
Ну, это мы уже сто раз проходили. Хотя обидно, конечно. Ко всему прочему, увиденное долбаным ором комментирует какая-то расфуфыренная мадам, и гогочет ее пьяный мужик.
Повторить бы Машкин жест в их сторону… Но я же у мамы типа воспитанный. Ах, один хрен, завтра эта пьянь ни черта не вспомнит. Склеив убийственную рожу, повторяю.
– Ярик!
Понимая, что танца у нас никакого не получится, дергаю девчонку за руку и уволакиваю в сторону.
– Поедем, покатаемся, Маруся.
– Меня сейчас папа искать кинется, – придумывает на ходу.
Но я все ее фишки давно просек:
– Не будет он тебя искать. Я предупредил, что ты со мной.
– Предусмотрительный, мерзавец! Не понимаю, почему он тебе так доверяет… – продолжает бубнить Машка, пока я веду ее сквозь толпу к выходу на террасу.
– Может, потому, что видит во мне то, чего не замечаешь ты?
Танцпол разрывает очередная быстрая композиция, и нам приходится изловчиться, чтобы просочиться сквозь гарцующих гостей. Смеясь, прокручиваю Машку и снова, якобы с целью протолкнуться в узкий зазор между гостями, жмусь к ее заднице.
– Как ты меня бесишь, Ярик… – пищит и зажмуривается точно так же, как в тот раз, когда я обманом протащил ее на американские горки.
– Взаимно, святоша, – рвано выдыхаю ей в ухо.
Отпускаю, только когда в дверь просовываемся. Сбегая вниз по мощеным ступеням, веду Машку к морю. Она в своих лаковых туфельках в песок проваливается и едва поспевает. Показываю, чтобы снимала. Тут она благоразумно слушается.
Жара, несмотря на вечер, стоит непереносимая. Свежий морской ветерок никак ее не послабляет. У меня в этих брючках со стрелками уже яйца вспотели. За Марусей обувь скидываю, стягиваю носки, и подкатываю штанины практически до колен. Все это добро на песке оставляем и двигаемся ближе к воде.
Музыка постепенно стихает. Остается за нашими спинами лишь приглушенными басами. Наконец можно нормально разговаривать.
– Пару лет назад ты грозился меня утопить.
– Шесть лет прошло, – уточняю. – Мы повзрослели.
– Повзрослела я. Ты такой же придурок. На прошлой неделе обещал свернуть мне шею.
– Я шутил, ты же знаешь.
Вырывает ладонь. Я, незаметно вздыхая, отпускаю. И за ней иду. Я всегда за ней иду. Да, даже когда мне хочется свернуть ее долбаную изящную шею.
У
