под себя сплетенный пестрый половичок.
С той поры в деревне ее стали за глаза называть сумасшедшей племянницей безумной Бренны. Все решили, что боится она неведомой хвори, поэтому из дома только в перчатках выходит, и никто не подозревал о настоящий причинах, что заставили ее от земли отказаться.
Песня, поначалу пытавшаяся пробиться, просочиться в юную душу, постепенно отступила, стала угасать. Дэни прекрасно помнила слова сестры о том, что надо открыться, принять дар, и только тогда он будет покорно следовать за тобой. Дэниэль не хотела и не собиралась ничего принимать, наоборот всеми силами отталкивая от себя, придавливая ростки пробивающиеся.
Бренна, наоборот, очень надеялась, что племянница в отличие от нее самой не окажется пустышкой. Постоянно спрашивала, не слышит ли девочка свою Песнь, и очень расстраивалась, получив отрицательный ответ. Со временем она смирилась, решив, что их линия глуха к Песням, и перестала интересоваться этим вопросом.
Когда ей исполнилось восемнадцать, вся деревня, включая родную тетку, считала, что уже девятнадцать. Ведь она так и не призналась никому, что год лишний себе накинула.
И вот, в срединный день лета, как и много раз до этого, в Змеево пожаловал отряд тъердов.
Ее, как и всех девиц подходящего возраста, привели к деревенскому Чий-Маану.
Она стояла в веренице таких же перепуганных девушек, ожидая своей очереди приложить ладони к белому камню.
Ее трясло, да и всех остальных участниц Смотрин охватило волнение.
Кто-то уже успел услышать свою Песнь и теперь предвкушал ее явление перед всей деревней, а для кого-то это был последний шанс. Никогда еще дар не просыпался после того, как минет девятнадцать, а год перевалит за середину лета.
Каждая надеялась, что услышит свою Песнь. Девушки, замирая с надеждой в глазах, гадали, у кого какая будет, мечтали о золоте, серебре, или о редком аметисте. Дэни тоже мечтала. Только совсем об ином. Стояла в самом конце очереди, сжимая в потных ладонях спасительные перчаточки, которые ей строго-настрого запретили сегодня надевать, и молилась лишь об одном, чтобы Песнь не проснулась, не откликнулась на зов магического камня.
Дэниэль навсегда запомнила тот ужас, что испытала, приложив ладони к голубовато-белой мерцающей поверхности. Сжалась от страха, как котенок, и даже вздохнуть не могла.
Что, если сейчас проявится Песнь? Что, если это кобальт, так же, как у сестры???
Волновалась она зря.
Миновала отведенная ей минута, показавшаяся длиной в целую жизнь, и ничего не произошло, не появилось у нее ни кобальта, ни золота, ни изумрудов.
Деревенские жители пренебрежительно кривили носы, называя ее «пустышкой», ее единственную удостоив такого неприглядного звания, хотя были и другие, кто не услыхал своей Песни.
А Дэниэль была и рада. Сбежала с помоста деревянного, едва удерживая счастливый смех, и, не глядя на односельчан, домой поспешила.
Бренна
