ней небольшое помещение, служившее инокине Марфе для тайных встреч и секретных переговоров. Старица Евникея, шурша складками длинной мантии, прошла по келье и молча уселась на кресло, оставленное царем.
– Всё слышала? – спросила у нее Марфа.
– Каждое слово, сестрица! – ответила Евникея.
Марфа покачала головой.
– Тянуть больше нельзя! Что там твой Мишка?
Евникея криво ухмыльнулась, обнажая ряд крепких, здоровых зубов, редких для людей ее возраста.
– Детищь мой скользкий, как лягуха болотная, но обещал все устроить как надо. Говорит, его человек при Хлоповой свое дело знает.
– Отрадно слышать, – кивнула Марфа, открыв маленький ларец, стоявший на изящном резном столике рядом с её креслом, и вынула из него пару свитков, скрепленных ее личной печатью.
– Однако, мы, сестра, тоже сложа руки сидеть не должны.
Первым Марфа протянула Евникее свиток побольше.
– Это отдашь начальнику Земского приказа Степану Проестеву.
– А этот, – помахала она в воздухе вторым, – перешлешь сама знаешь кому! Только осторожно! Помни, только ты и я!
Старица Евникея утвердительно кивнула, успокаивая царственную родственницу, и, забрав оба письма, прошелестела к выходу, не проронив больше ни слова.
Оставшись одна, Великая государыня откинулась на спинку своего кресла и устало закатила глаза. Мимо нее словно тени сновали молчаливые черницы и монастырские служки. Иные, соблюдая все приличия, даже обращались к ней по каким-то неотложным хозяйственным делам, но старая монахиня не замечала их и не отвечала. Она думала!
Глава девятая.
Утренняя служба показалась отцу Феоне чрезмерно порывистой и беспокойной. Монахи и миряне, присутствовавшие в храме, постоянно переглядывались и шептались между собой, суетными мыслями своими находясь далеко от событий земной жизни Спасителя, коим и была посвящена служба, совершаемая хмурым, сильно раздосадованным происходящим игуменом Илларием. Причина разумеется крылась в событиях прошедшего дня. Люди были возбуждены и захвачены думами о том, сможет ли старец Иов исцелить царскую невесту, или труды его пропадут в туне? Вера в чудесный дар старца у многих была сродни поклонению местночтимым святым, но всё же, по увереньям некоторых самых сведущих и затейливых из присутствующих баламутов, состояние несчастной мало чем отличалось от вечного упокоения. А это, что ни говори, уже промысел Божий, с которым не поспоришь! Ясно ведь, что Бог не даст – сам не возьмёшь.
Разумеется, что как только служба в храме закончилась, вся толпа, отбив последние поклоны, хлынула к старой казённой палате у северных ворот. Люди сгрудились на небольшой площадке перед входом, из-за тесноты и скученности пихали друг друга локтями, ругаясь в полголоса, но нарушить покой сердитого старца не решались. В первых рядах, имея законное преимущество над другими, стояли бледные насмерть перепуганные родственники Марии Хлоповой и пристроившийся к ним сбоку угрюмый устюжский
