хотя у нас в Нефрите такого павильона не было, находки сортировались в Виридиане – одна остановка по железной дороге.
– Был когда-нибудь внутри павильона? – спросил Томмо. Я отрицательно покачал головой. – Ну и кто из нас двоих деревенщина?
Он толкнул дверь. Сортировочный зал – длинный, высокий – оказался освещен так хорошо, что внутри было ярче, чем снаружи. Чтобы разглядеть как следует все оттенки, требовалось много света; я подозревал, что в пасмурную погоду работа прекращается. Томмо посмотрел – и я вслед за ним – на парня чуть постарше меня, с ног до головы одетого в желтую робу. Еще в зале были двое серых – они таскали мешки с рассортированными вещами в моечную; та помещалась под шелковым навесом, полным парящих предметов. И больше никого.
– Кортленд, – почтительно прошептал Томмо. – Я понимаю, что ты уедешь через месяц, но, ради всего цветного, не раздражай его, ладно?
– Томмо, мне совершенно незачем наживать врагов среди канареечных. А особенно таких, у кого мамаша заседает в Совете.
– Просто предупреждаю. Если Кортленд скажет «прыгай», сразу спроси, как высоко и в какую сторону.
Томмо помахал Кортленду. Тот ленивым поворотом головы пригласил нас войти в сортировочную зону, где сам он сидел за одним из трех столов. Я с любопытством огляделся. На столешницах были вытравлены три взаимопересекающихся круга: они представляли основные цвета, а участки пересечения – второстепенные. Сама сортировка была делом совсем несложным. Каждый сортировщик отвечал за один из трех цветов. Кортленд, например, брал из кучи желтые предметы и помещал их в желтую секцию своего стола, которая меняла оттенок сверху вниз – от ярко-желтого до очень бледного. Одновременно он вынимал все, хоть немного отливающее желтым, из красной кучи и клал в место пересечения красного и желтого кругов, после чего заключал, что предмет – оранжевый. Так же поступали и с остальными вещами: все, что соотносилось с желто-синим сектором стола, считалось зеленым, а с красно-синим – пурпурным. Таким образом, благодаря самородкам, высокочувствительным к красному, желтому и синему цветам, соответственно на столе присутствовал весь невидимый спектр цветов. После сортировки предметы складывали в мешок и отправляли на пигментный завод, где их перемалывали, выжимали и обогащали. Емкости с пигментом развозились затем по городам и поселкам.
Синий стол, как и кортлендовский, содержался в чистоте и порядке, красный – не очень: честно говоря, он был просто грязным. Я увидел красные штуковины в куче, предназначенной на выброс: по идее, их следовало отобрать для переработки.
– Кто у вас красный сортировщик? – спросил я.
– Дубина Смородини, – ответил Томмо, мельком глядя на предназначенные на выброс красные предметы. – Он только исполняющий обязанности префекта. Цветовосприятие не первоклассное. В чем дело?
– Да так, ни в чем.
– Привет, Корт, – подобострастно поздоровался Томмо. – Это Эдди Бурый. Эдди,
