при помощи большого молотка. Это было не преступным деянием, а неизбежным следствием проверки на соответствие скачкам назад – какой-то болван не занес экспонат в ежегодный список предметов, сохраняемых в порядке исключения. Музейщики расстроились – теперь в Коллективе остался только один пригодный для демонстраций фонограф, в Музее прошлых событий города Кобальта.
– Но есть и плюсы, – заметил музейный сотрудник, красный с очень густыми бровями. – Я могу похвастаться, что был последним в мире человеком, кто слушал Simply Red.
Оставив подробный отзыв, мы направились в сторону муниципальных садов, остановившись на минуту перед древним граффити на торце кирпичного дома. Надпись призывала давно исчезнувших покупателей: «Пейте овалтин – он дает здоровье и энергию». Под ней двое детей странного вида – но, видимо, вполне счастливых – склонились над кружкой, тараща глаза размером с футбольный мяч на окружающий мир. В этих глазах читались удовольствие и бесконечная жажда овалтина. Изображение выцвело, но красный цвет детских губ и надписи все еще ясно различались. Граффити, сделанные до Явления, были редкостью, и от изображений Прежних на них обычно бросало в дрожь. Из-за глаз. Ненормально расширенные, темные, пустые зрачки – казалось, будто в головах у этих людей тоже пустота, – делали их обладателей ненатурально, притворно радостными. Постояв около дома, мы пошли дальше.
Цветные парки всегда числились среди главных достопримечательностей, и гранатский нас не разочаровал: тенистый уголок, полный причудливо подстриженных растений, фонтанов, пергол, гравийных дорожек, статуй и цветочных клумб. Мы нашли и эстраду, и лоток мороженщика, хотя никто не играл музыки и не продавал мороженого. Гранатский парк отличался тем, что цвет подавался прямо от сети и был поэтому особенно ярким. Главная лужайка позади живописного, увитого плющом Родена поразила нас своей синтетической зеленью – прежде всего по сравнению с парком в Нефрите. Здесь все было устроено для красных с их особенностями зрения, а у нас в городе, наоборот, для зеленых: трава очень слабой окраски, тогда как все красное сделано слишком ярким. В Гранате достигли цветового баланса, близкого к идеальному. Мы стояли и наслаждались изысканной симфонией цвета.
– Отдам свою левую руку, лишь бы переехать в Красный сектор, – пробормотал отец, весь во власти сильного переживания.
– Ты уже обещал ее отдать, – напомнил я, – если старик Маджента уйдет пораньше.
– Разве?
– Да. Прошлой осенью, после случая с ринозавром.
– Вот ведь старый пень, – грустно покачал головой отец. – Как и многие пурпурные, старик Маджента, наш префект, с трудом мог разглядеть себя в зеркале. – Как ты думаешь, трава и вправду такого цвета? – помолчав, спросил он.
Я пожал плечами. Что тут скажешь? Максимум, что это цвет травы в представлении Национальной службы цвета. Спроси у зеленого про цвет травы, а он в ответ спросит тебя про цвет красного яблока.
