ответила я.
– Елена, почему ты не хочешь поручить ее кормилице?
Он положил в рот приготовленный мною ломтик сыра с огурцом, пожевал и покачал головой.
Стал ли он счастливее, став царем? У него прибавилось дел, поэтому не оставалось времени для грусти. Но и для меня у него не оставалось времени, и порой мы держались друг с другом так же официально, как с иностранными послами, которых принимали в мегароне. Он редко приходил ко мне в спальню и к себе приглашал нечасто. А когда это случалось, то наша близость напоминала родосское вино: довольно приятное на вкус, но лишенное крепости, которая кружит голову. Выпив его, ты можешь с ясной головой диктовать письмо или недрогнувшей рукой править колесницей.
Я больше не обращалась к Афродите и вообще перестала думать об этом. В моей жизни не было любовной страсти. Что ж, я прекрасно проживу и без нее. Никто еще не умирал из-за равнодушия Афродиты, зато многие погибли из-за безумия, которое она насылает. Я должна радоваться, что избавлена от этого.
Мне нездоровилось, и уже довольно давно, но состояние ухудшалось постепенно: головная боль, слабость, утомление, дрожание рук, потеря аппетита. Потом начали выпадать волосы. Когда моя девушка причесывала меня, у нее в руках оставались целые пряди.
– У женщин часто после рождения ребенка выпадают волосы, – пыталась она меня утешить.
Я знала. Но после родов прошло уже шесть месяцев, а волосы выпадали все сильнее и сильнее. А потом появились и другие признаки.
Я долго и пристально всматривалась в свое бронзовое зеркало. Лицо выглядело изможденным, мне почудилось, что на нем пятна, – но я не была уверена, ведь бронза отражает даже хуже, чем вода.
Я перешла к бассейну, но плохое освещение не позволило мне толком разглядеть свое лицо: головой я загораживала свет.
С каждым днем становилось все труднее и труднее выполнять обычные обязанности. Я плохо спала, и весь день было такое чувство, словно я таскаю свинцовые гири на руках и ногах.
Я попробовала рассказать обо всем Менелаю, но он ответил:
– Позови врача.
Я позвала, и тот посоветовал мне провести ночь в храме Асклепия. Но ближайший храм оказался на расстоянии нескольких дней пути от Эпидавра.
И вот однажды, когда я закончила общественные дела и в изнеможении опустилась в портике на скамью, ко мне подошел какой-то мужчина.
Я приставила ладонь к глазам. Я не общалась с ним после того праздника.
– Геланор из Гитиона, если не ошибаюсь?
– Он самый, почтенная царица, – ответил тот с легким поклоном.
Он посмотрел на меня своими умными глазами, от которых ничто не могло укрыться, и спросил:
– Ты плохо себя чувствуешь?
– Немного устала.
– Ты уверена?
В его взгляде не было ни раболепия, ни почтения.
– Боюсь, ты уже давно плохо себя чувствуешь.
– Откуда
