келпи, громко топая, отбыл за хлебом насущным, а Румпель, укутанный в тишину, словно в плащ, продолжил свою работу. Мысли его разделились: часть ревностно следила за руками, а часть возвращалась к событиям прошлой ночи. Он помог мельниковой дочери перепрясть солому в золото, и если король сдержит слово, то вскоре быть свадьбе.
«Хотя, когда это Гарольд или его матушка держали слово? А раз так, то Айлин следует ждать не свадебного пира, но нового испытания».
С этими мыслями он скрепил толстой проволокой получившийся столбик и аккуратно погрузил ее конец в чашу с соленой водой. Ничего не произошло. Раздосадованный маг с остервенением вновь растер зудящую половину лица. На коже проступила кровь и испачкала пальцы.
«Что не так?»
Маг, не раздумывая, опустил руку в воду… и исчез.
Вошедший в комнату келпи удивленно хлопнул глазами.
– Кажется, преобразователь сожрал Румпеля! Ничего, подавится… Не он первый. Слишком уж колюч и горек хозяин этого дома. А вот мне теперь как?.. Эх, видят боги, не хотел я к сидам идти, но придется, не одному же в Самхейн напиваться.
Четверть секунды понадобилась миру, чтобы сменить декорации. Снова перед глазами Восточная башня, снова тюки соломы, прялка и девушка. Миг, когда Румпель понял, что Айлин видит его лицо, растянулся бескрайним океаном и одновременно схлопнулся до капли падающей воды. Немой крик вырвался из груди и замер, едва коснувшись губ. Утонул в беззвучном стоне. Маг уже воочию видел, как бледнеют алые девичьи губы, как закатываются бирюзовые глаза. Подлетел, чтобы подхватить безжизненное тело, и замер, не понимая, отчего она до сих пор жива. Румпелю показалось, что время специально остановилось, растягивая агонию смерти и позволяя той ядом впитываться в мысли, занимать сны. Не веря своим глазам, он поднял руку, провел пальцами по девичьей щеке, вниз к губам, поймал едва ощутимое дыхание и остановился, оглушенный мыслями. В голове стало настолько громко, что он порадовался тишине, царившей вокруг. Все женщины, видевшие его лицо, умирали. Таково было самое жуткое из материнских проклятий, обрушившихся на него. Первой жертвой стала повитуха, слышавшая слова роженицы, но не успевшая отвести взгляд. С неумолимой периодичностью несчастья продолжались и после. Он помнил их всех… женщин, умерших по его вине. Молодые и старые, красавицы и уродины. Кто-то пал жертвой случайности, кто-то поплатился за свое любопытство. За все эти годы только одна осталась жива, но у той не было сердца, а значит, и останавливаться было нечему.
Бессвязные мысли рождались и умирали глубоко внутри, не имея ни малейшей возможности вырваться на волю, разлететься стаей слов. Оставалось только молчать… Когда ужас неминуемой смерти схлынул, позволяя вновь ощутить окружающий мир, Румпель вспомнил о своем уродстве. Впился колючим взглядом в лицо Айлин, ища следы страха и отвращения, но наткнулся на широко распахнутые глаза, полные мягкого, как лебяжий пух, интереса. Едва не утонув в бирюзовой синеве, чувствуя, как никогда, свою неполноценность, он отвернулся первым.
Айлин
