дают, то, что никогда не даст мякоть плодов. И все это возгоняется по витым трубочкам, охлаждается в деревянном корыте с родниковой водой и бежит тонкой струйкой в жестяной бидон с мятыми краями.
Вот она абрикосовая Ракия! Назовем ее с большой буквы. Прозрачна и крепка. Меньше пятидесяти градусов и на стол ставить стыдно. В хрустальном бокале закрыто дно. Крепость не чувствуется. А Ракия мягкими лапами крадет сознание. А вот и мясо, источающее нежные запахи специй и приправ.
– А это что ты несешь? Банница? Что такое? Никогда не слышал?
Творог, тесто, и женские заботливые руки. Этот воздушный пирог тает во рту с предельной быстротой. А я смотрю на дерево, и она говорит, что это черешня.
– Такая большая?
– Да! Даже самой высокой лестницы не хватает.
– И сколько же ведер можно собрать?
Но хозяйка только лукаво улыбается.
– Нельзя говорить, услышит черешня, не будет родить. Она же живая, лучше посмотри туда.
– Ого! Это просто исполин. Это тоже ваше?
– Нет! Он растет за оградой. Он рос, когда еще не было меня, не было моей мамы, даже мой дедушка, которому 96 забыл, откуда он появился.
– Это же грецкий орех. Я знаю.
– Нет, это не грецкий, а болгарский орех, – с улыбкой поправляет она меня, – мы так в Болгарии всегда его звали.
– А кто собирает орехи, если он растет за оградой?
– Могут все, но принято, что напротив чьего дома растет, собирает первый, а потом предлагает другим, если останется.
– Неужели даже дедушка не помнит, как он здесь появился?
Ива опять улыбается, как улыбаться может только она… открыто и лукаво.
– А дедушка уже ничего не помнит. Он каждый день утром встает и спрашивает меня: «Кто вы девушка?» Я отвечаю: «Ива!» и мы каждый день знакомимся вновь.
Большие южные звезды мерцают в незнакомом небе, ночь вступает в свои права. Гаснут последние золотые искорки в очаге. Нам постелили наверху. В голове шумит. Подниматься тяжело. Рассохшаяся лестница натужно скрипит, отзывается на каждый шаг. И тут я замечаю в тусклом свете ночника подарки. На подушках лежат высушенные веточки лаванды и маленькие шоколадки. Густой сумрак ночи, открытые окна, звонкие цикады трещат свои бесконечные песни, холодный воздух с гор шевелит занавески на окнах и сквозь редкую ткань виден размытый диск луны.
Гости хороши, тем, что они не надолго, и мы покидаем славные окрестности Шумена, и близкие горы заросшие буковыми и грабовыми лесами и Търговище, и Царев Брод, и Мадару с Мадарским всадником. Река Поройна, как тонкий ручеек проглядывает внизу среди зарослей лещины и орешника. Она петляет, вьется, бежит за нами и пускает зайчики вслед. Маленькие деревушки с потресканными светлыми стенами и черепичными крышами, выскакивают неожиданно из-за поворотов. Мы послушно сбавляем скорость. Турецкие бабушки оставшиеся здесь еще наверно с Первой
