ощущение, возникшее в груди, растворилось в словах собеседника как здравый смысл в табачном дыму. В мозгах что-то щёлкнуло, словно все встало на свои места, хотя до полной картины было ещё далеко. Грек не проявил интереса к словам собеседника, как будто они не касались его мира. Обратив внимание, на взгляд напротив, ему следовало догадаться, что правда, какая-бы то ни была начала медленно проникать в сознание бывшего полицейского. Явно знавшего, как выглядят все фигуранты.
Неожиданно, Бенджамин быстро вышел из комнаты, оставив Грека одного, но появился довольно скоро с горячим чайников в руке. Молча поставил на поднос две кружки, заварив гремучую смесь из трав и цейлонского чая, выждал время, необходимое на выделение танина, посматривая на гостя, словно от этого зависело качество напитка. Грек чувствовал, как его взгляд ощупывает его сверху вниз. Взглянув на его шею, его веки скептически прищурились. Если бы он держал в зубах сигарету, то обязательно бы прикурил от искр, мелькавших в его глазах.
– Тебе следует сделать татуировку.
Два пакетика с чаем и травами лежали здесь же, поэтому он, поколдовав над напитком, вызывая духов наслаждения, периодически подмешивал в кружку все новые и новые компоненты, и к пятой минуте радостно потёр руки, вдыхая ароматную пряность варева.
– Авиценна говорил, что чай – это напиток Богов, – бывший полицейский пригласил его опробовать гремучую смесь, бурлящую в кружке, на что Грек, выдержав паузу, ответил согласием, хотя и сильно сомневался в целесообразности дегустации столь импозантного напитка. А тем временем хозяин оживлённо продолжил.
– Ты прав. Тебя купили. Позднее мне вручили двадцать тысяч, на которые я приобрёл оборудование для салона. Возвращать не буду. Ты все таки завалил полицейского….
Он опустил голову и провёл по бровям пальцами. Возможно, его мысли витали в том времени, когда, он совершил глупость. Да и не ему судить. Но острая иголка, кольнувшая сердце, отпустила, когда он увидел боль в его взгляде, вспыхнувшим после хриплых слов Грека о смерти дочери. Ему показалось, что собеседник небезучастен к его судьбе и судьбе его ребёнка. Греку его внимание было приятно, словно оно помогло подняться со скользкого льда. И он был благодарен ему за его сопричастность. И за его искренность.
– Если бы знал тогда, не стал бы участвовать.
И он заговорил. А когда замолк, Греку показалось, что в нем просыпается нечто человеческое, глубокое по смыслу и сильное по содержанию. То, к чему он постоянно стремился. Уж и не зная, как это назвать. Может быть, это тот самый стержень, позволивший выжить в тюрьме?
Неожиданно, Грек все понял. Этот рассказ был для него как отдушина в его мире. Каждое его слово он слышал раньше, и финал ему был известен за минуту до того, как хозяин удосужился закрыть рот. Бывший полицейский практически полностью подтвердил всего его версии. Теперь он знал, как минимум одного виновного.
Грек молчал, глотая жидкость, думая о своём. Но нить сопричастности уже объединила их сердца в неразрывный
