и пятьдесят кобыл в его табуне. Чего там твой хромоногий Яловик, о котором, впрочем, все давно уже позабыли.
Я вспоминаю о дедушке, и на глаза наворачиваются слезы. Он бы не допустил. Он бы сказал, что девица-джигит вольна сама выбирать свой путь. Вольна оставаться той, кем захочет – и пусть бедной, и пусть одинокой, и пусть изгнанной, – но доброй и отважной, раз она сама того желает.
Под крик матери я выскакиваю наружу, в дождь, лечу выпущенной стрелой через аул – и в леса, в леса…
Агидель бы не простила, если бы я струсила и сдалась. Если бы поступила, как все.
Впервые за долгие годы я вновь чувствую себя живой.
Лес расступается передо мной, ноги сами ведут по знакомым тропам туда, где бушует река, вновь ставшая Черной. Плач дождя заглушает крики и лай собак, а я все бегу и бегу, будто была не человеком, а ветром, которого ни поймать, ни удержать нельзя.
Эта река точно что-то знает. Она чувствует.
Карабкаюсь на отвесную скалу, поскальзываюсь, расцарапываю ладони в кровь, сдираю ногти, ушибаю колени, но продолжаю карабкаться, пока не взбираюсь на вершину.
В последний раз я прыгала отсюда, обняв бездыханную Агидель, и было это пять лет назад. Я просила лишь об одном – о ее спасении, но Белая река вместо этого разделила нас, забрала холодное тело Агидели, как до этого – тело ее матери. Больше никто и никогда не видел Агидели: ни ее серебристых волос, ни ее то ли оскаленной, то ли скалистой улыбки, ни прозрачно-бездонных глаз.
Белая река забрала Агидель как подарок, который не сберегли, не защитили. И больше она не исполняла ничьих желаний.
– Стой, дрянная девчонка! Инсебика! Ин-се-би-ка-а-а!
Сдерживаю слезы и пою – так, как любила Агидель.
Но на этот раз о том, что желания не всегда исполняются.
И вот, мир вокруг замолкает – и дождевые капли замирают в воздухе, ловя мои последние слова.
«Чего ты желаешь?»
Чего я желаю… Как давно я никому не говорила это – и как давно меня никто об этом не спрашивал.
Хочу увидеть солнце. Хочу слушать истории Агидели и улыбаться, как она – так же открыто, дико, по-доброму – и по-волчьи. Хочу простить всех – и рассмеяться. Хочу танцевать, танцевать, танцевать под дождем, чтобы кровь пела, а ветер поднимал меня к самым облакам.
Хочу обнять родителей, даже если оттолкнут. Хочу гнать на Яловике через весь Урал в неизвестность. Хочу грызть орехи и собирать травы, чтобы дед сварил настой. Вкусный такой, ароматный… От всех печалей и слез. Хочу считать звезды.
Хочу, чтобы Белая река оставалась Белой – раз и навсегда. Собирать камешки на берегу, расчесывать серебристые пряди Агидели, петь у костров, смотреть в небо… Вновь увидеть солнце.
«Чего ты желаешь?» – повторяет река, хоть и знает ответ.
– Желаю остаться собой, – на выдохе говорю я…
…И шагаю в пустоту.
Подбитой птицей лечу в лицо реки.
«Инсебика!» –
