как и рядом с теми, кого они исчисляют.
Куратор терпеливо ждал. Я попробовала «включить дурочку», однако на хлопанье ресницами и пожимание плечами, он никак не среагировал, поэтому пришлось отвечать:
откуда знаю – не знаю, слышала о Нумераторах с детства;
в семье был прецедент, пропала сестра 10 лет назад;
никто не записал её имя, сейчас уже не восстановить, но ведь все забывают имена и лица;
здоровье хорошее, ничем не болею; да, люблю путешествовать, в быту неприхотлива; у меня есть мотивация – мне работа нужна!
я умею решать конфликты, никогда не довожу до конфронтации; а причем тут «личное» – мне работа нужна!
ну, нет, про Драконов это полный бред, просто профессия обросла слухами;
ну, где мне ещё столько заплатят!
что тут сложного: ходи из дома в дом, как при переписи, с людьми разговаривай;
да, я знаю, что ландракарцы не любят говорить на эту тему;
сны?! я думала это тоже выдумки, как про Драконов;
я очень обучаема, прочитаю все инструкции, обещаю, что буду им следовать;
дайте мне, наконец, эту работу!!!
После допроса мы помолчали, потом Куратор вздохнул, посмотрел на меня неожиданно добро и озвучил решение:
– Ты дура, но совершеннолетняя дура. Просто не представляешь куда подписываешься – тебе ведь с Брежатыми придется общаться, а не только с ландракарцами. Давай договоримся: захочешь уйти с работы – просигналь. Инструкции соблюдай четко.
Он встал, одернул жилетку, поправил галстук, пригладил ладонью завиток, выпавший из челки, и тихонько добавил:
– Дура!
Город Затопша долго был для меня в призрачной категории существующих где-то на другом конце телефонного провода. Плотность он обретал только раз в два года, когда я навещала маму. И снова стал проявленным от неожиданного утреннего звонка.
Тогда я поняла, что при известии о смерти близкого человека люди в кино садятся на пол не для того, чтобы подчеркнуть трагичность момента. Я тоже села на пол. Просто сидя не нужно контролировать тело в тот момент, когда в тебя вмещается новая реальность взамен только что утерянной.
Тем днём, что стал первым в цепи последующих событий, мы с сестрой разбирали мамину жизнь. Она вся поместилась в двухкомнатной квартирке. Мы перебирали вещи, и, подержав каждую в руках, вспомнив все истории, что с ней связаны, клали в один из трех углов: в одном те вещи, что заберет сестра, в другом те, что отойдут мне, а в третьем, те, что должны уйти навсегда. Мне хотелось оставить почти всё: ручной росписи муравленные кувшины, хрустальные бокалы, нити разноцветного чешского бисера, елочные игрушки, старые детские книжки. Сложно было разбирать чужую жизнь, и постепенно я склонялась к мысли, что по возвращении домой, пересмотрю свои вещи и выброшу лишнее.
Старые
