в дворовой компании, училась в классе, откуда вышли все бандиты нашего района. У Эммы были оба родителя, она не гуляла во дворе, изучала английский с репетитором, её одноклассники «рулили» в школе. Мы дружим с ней до сих пор.
Летом эта семья надолго уезжала из Затопши. Эмму оставляли у дедов в Пабереге, а её родители путешествовали. Подруга из своего привольного лета писала мне чудесные письма правильным круглым почерком. В этих летних посланиях было много подробностей о жизни самой Эммы, о наших секретах, о том, где сейчас её родители. В одном из писем подруга сетовала, что они так и не нашли дом Шерлока Холмса на Бейкер-Стрит в Лондоне, хотя она им строго-настрого наказывала сфотографироваться у дверей этого дома. Именно по этим письмам и её рассказам у меня сложился образ Пабереги, как утопающего в зелени городка, застроенного двухэтажными деревянными особняками на сонных улочках вдоль широкой реки.
В студенчестве Эмма жила в Питере, а я в Сиверске, мы редко переписывались и иногда виделись на каникулах. Прошло ещё несколько лет, и мы опять оказались очень близко: подруга и её мама перебрались в Паберег. Я познакомила их с Марьяной, которая, совершив определенный круг своей жизни, из Сиверска снова вернулась на «малую родину» в Паберег. Так и получилось, что мои лучшие подруги – детства и юности – обе живут в одном городе…
– Что делаешь? Может, поужинаем? – голос сестры напомнил, где я и почему.
– Письма Эммы читаю, которые она мне в детстве отправляла из своих путешествий. И архив мамы разбираю.
– Кашу сварим?
– Давай, – я потянулась по узкому коридору в крохотную кухоньку следом за Кирой. – Представь, нашла документ с описанием дома, в котором мама родилась за год до войны. Хороший был дом, пятистенный, записан на Филосопа Фомича и Арину Ефимовну.
– Прадеды? – спросила сестра, доставая кастрюлю из духового шкафа.
– Ага. Кстати, можно я возьму себе чугунную сковородку для блинов? – я передала Кире пакет с крупой из коробки, что стояла ближе ко мне. – Ты знала, что прадед наш был лесничим? Мама говорила, что у него из-за гангрены осталась только одна нога, и борода была до пояса. И у него было три сына от двух жен.
– Я, вообще, об этом первый раз слышу,… будем подсолнечным маслом кашу заправлять – другого нет,… а почему было две жены?
– Короче, от чего умер старший сын, я не знаю, а средний скончался от астмы. Их мать, Арина Ефимовна, к тому времени ослепла и от горя ушла следом.
– Ты какие-то печали рассказываешь. – Кира повернулась ко мне, продолжая помешивать кашу в кастрюльке. Та уже начинала горячо «плеваться», достигнув определенной стадии густоты.
– Такая тогда жизнь была. Но прадед, несмотря, что инвалид, женился второй раз на молодой женщине Коре. Она почему-то приехала работать в лесничество из Санкт-Петербурга. В 1919 у них
