одеялами, чтобы он не замерз. Затем велела принести носильное кресло.
Только вот лишний вес снова дал о себе знать: носильное кресло, служившее ему верой и правдой столько лет, теперь оказалось мало.
– Ну и задницу вы себе отрастили, – прокряхтела Йоханна, пытаясь протолкнуть его между подлокотниками на сиденье, ставшее вдруг таким узким. – Вот же приспичило тащиться к черту на рога!
– Твое ворчание сведет меня в могилу! – парировал Вигги. – Давай, толкай!
Наконец, кресло поддалось, и он проскользнул в него, как винная пробка в горлышко. Теперь главное не шевелиться, иначе будет нечем дышать!
– Понесли! – велел он слугам, и те с кислыми рожами взялись за ручки.
Слуги подняли его и, кряхтя, отнесли на улицу. Когда морозный воздух ударил Людвигу в лицо, кожу приятно защипало. Кажется, виконт не был снаружи целую вечность! Так недолго и пылью зарасти, будто старый половик! Надо бы себя как следует встряхнуть, правда?
Аэнорский замок даже в лучах солнца казался иссиня-черным на фоне туманно-серых гор. Горгульи в шапках из снега смотрели с его башен, словно ждущие своего часа стражи. По замковому двору сновали слуги, и Вигги с сожалением заметил, что среди них нет ни одной молодой девушки. Хожалка нарочно избавилась от всех незамужних девиц, словно боялась, что незадачливый виконт влюбится и будет страдать от неразделенных чувств. Возможно, ее опасения даже не были напрасными, только вот Людвиг был уверен, что, влюбись он, справляться с болезнью было бы куда легче.
Взглянув на покрытые наледью шпили башен, зубцы крепостных стен, а за ними на темнеющий силуэт леса, Людвиг почувствовал, как от горя и злости защемило сердце. Аэнорский замок – навечно его золотая клетка, в которой он умрет, даже не вдохнув воздуха свободы.
Поняв, о чем он думает, медведица похлопала виконта по плечу своей здоровенной лапищей.
– Идемте, ваша милость. Не хватало, чтобы вы отморозили уши!
– Слепи снеговика! – велел Вигги неожиданно для себя. Он вспомнил, как в далеком детстве обережница часто лепила снеговиков на плацу. Там были и маги, и чудовища, и что-то совсем невообразимое. Они с Люциком каждый раз смеялись до изнеможения. – Помню, у тебя здорово получалось.
– Ох, ваша милость, я уже стара для такого!
– Да ладно тебе прибедняться, Йоханна! Кто на том свете еще слепит мне такого снежного уродца?
Ей ничего не оставалось, как согласиться. Снег оказался свежим и рыхлым, так что хожалке приходилось с помощью магии заставлять его таять и лишь потом собирать в комья среднего размера. Спустя полчаса возни у нее получилось нечто, похожее на очень широкого человека. Когда Йоханна принялась лепить ему лицо, то Людвиг с благоговейным ужасом узнал в снеговике себя.
– Как вам такой болван, а? – отозвалась медведица, явно гордая своим творением. – А ведь он получился чуть красивее, чем на самом деле!
– Куда еще красивее? – Людвиг расхохотался, откинувшись
