призванных фиксировать все решения, вынесенные на том или ином заседании, и, как следствие, серьезное увеличение объема самих регистров, связанное с более детальным описанием каждого конкретного процесса[121].
Изменения коснулись и характера документов, в которых мы встречаем упоминания преступлений, совершенных на сексуальной почве. Для конца XIII – первой половины XIV в. нашими основными источниками здесь являются письма (lettres), рассылаемые Парижским парламентом подотчетным ему региональным королевским судам, а также так называемые журналы заседаний (journaux), призванные фиксировать сам факт проведения слушаний по тому или иному делу[122]. Тексты такого рода не предполагали детализации состава преступлений: правонарушение могло быть названо, но никогда не бывало подробно описано[123]. Что же касается признаний обвиняемых или вынесенных им приговоров, то для означенного периода подобных документов еще практически не существовало: в нашем распоряжении имеются еще достаточно краткие записи постановлений парламента за 1339–1343 и 1345–1350 гг., а также сборник признаний заключенных за 1319–1350 гг.[124] Во всех этих документах содержатся сведения всего о трех преступлениях сексуального характера: о двух случаях адюльтера и одном – гомосексуальных отношений[125]. В остальном нам, к сожалению, приходится довольствоваться лишь кратким упоминанием об имевшем место изнасиловании или похищении той или иной незамужней девицы. Сюда же следует отнести и те письма, в которых столичные судьи настоятельно рекомендовали своим коллегам на местах объявить в розыск людей, подозреваемых в «разбое, нападениях, поджогах, воровстве и насилии над женщинами»: очевидно, что подобные формулировки не столько подразумевали реально совершенные преступления, сколько являлись фигурой речи, создавая своеобразный «эффект реальности» и усиливая тем самым ощущение опасности[126].
Ситуацию, сложившуюся с интересующими нас источниками во второй половине XIV в., следует назвать более благоприятной для исследователей. Прежде всего, потому, что упоминания о преступлениях сексуального характера чаще встречаются здесь в записях приговоров Парижского парламента, что уже подразумевает бóльшую детализацию в описании не только действий судей, но и самого происшествия. Не менее полезными для наших целей оказываются и признания заключенных королевской тюрьмы Шатле, сохранившиеся до наших дней благодаря регистру секретаря по уголовным делам этого суда, Алома Кашмаре. Несмотря на сравнительно небольшое число упомянутых здесь дел, посвященных преступлениям, совершенным на сексуальной почве, данные записи заслуживают самого пристального внимания.
Насколько доступными для общественного обсуждения оказывались подобные описания и насколько подробными они были? Безусловно, само следствие по любому уголовному делу изначально предполагало некоторую огласку: сбор предварительной информации, объявление о составе
Что касается регистров церковных судов Парижа и его окрестностей, то их характер предполагал фиксацию
Ту же особенность составления судебных документов, но на сей раз происходящих из архивов Ватикана, отмечал Андре Куртманш:
Этот сборник, составленный секретарями уголовного суда Парижского парламента Этьеном де Гиеном и Жоффруа де Маликорном, представлял собой первый (из известных нам) опыт классификации уголовных преступлений и подробной записи показаний обвиняемых: Confessions et jugements de criminels au Parlement de Paris. P. 11–26.
О единственном за рассматриваемый период процессе, в ходе которого обсуждалось принуждение к гомосексуальным отношениям, см. ниже: Глава 5.
