что нужно проснуться. И всегда помогало. Я закрыла глаза и попыталась приказать себе «Очнись!».
– Элизабет, вам плохо? Позвать доктора?
– Нет, это сон, и я скоро проснусь.
ГЛАВА 2
Я не проснулась. Вернее, я просыпалась еще много раз, но все в той же больнице, в палате отделения реанимации, и вокруг меня неизменно суетились медперсонал и Рашель. Стивен больше не появлялся, и мне от этого было только легче.
Медперсонал профессионально ухаживал за мной: мне ставили капельницы, помогали добраться до туалета, растирали, проводили сеансы реабилитации. Меня осмотрели бесчисленные специалисты узкого профиля, включая невролога, который пояснил, что потеря памяти случается после комы, но часто кратковременна, и просто нужно время, чтобы все вспомнить.
И Рашель старалась, как могла. Каждый день она приносила в палату что-то, что, как она полагала, поможет ее дочери вернуть память. Она усердно сидела со мной рядом и восклицала, подсовывая мне под нос очередной артефакт:
– Солнышко, посмотри, помнишь наш домик у озера в Швейцарии? Ты так любила проводить там время! Вот это твоя любимая шкатулка из ракушек. Мы привезли ее с пляжа Мёртл в Южной Каролине, и ты складывала туда всякие мелочи. А вот, смотри, наш доберман Тайгер. Видишь, ты обнимаешь его? Здесь тебе всего пять лет.
Рашель с блаженством смотрела на фотографию с мощным псом, которого обнимала тощая белокурая девчушка в летней маечке на бретельках и коротких джинсовых шортиках. Пес лежал с высунутым языком и щурился на солнце, а девчушка сидела на изумрудно-зеленой траве, обхватив его мощную шею тоненькими ручками. У меня в голове пронеслось: «Совсем не похожа на мою крошку, такую же, впрочем, худышку, но с длинными каштановыми волосами и темно-шоколадными глазами». Ох, Рашель, как я тебя понимаю! Ты – мать, которая пытается вернуть свое дитя, но проблема в том, что я не могу тебе помочь. Я не знаю, в каком из миров сейчас твоя дочь, но здесь, в этой палате, ее точно нет. Здесь есть я, но я не могу тебе все рассказать по нескольким причинам: во-первых, я сама не понимаю, что происходит, во-вторых, я не хочу убивать твои надежды, ведь ты счастлива тем, что твой ребенок выжил, но главное, я не уверена, что мне поверят. Вернее, я почти на сто процентов уверена, что мне не поверят и сочтут за травму мозга и помешательство, и начнут лечить, желая заставить меня вспомнить то, что должна знать Элизабет. А проблема в том, что я этого не знаю и, соответственно, не вспомню НИКОГДА. И жить мне тогда оставшиеся года овощем в фешенебельном дурдоме, ибо деньги у моих «родителей» явно водятся немалые, и доктора будут лечить их единственное (или не единственное?) чадо до тех пор, пока существует монетный двор. Нет, я буду молчать и делать вид, что ничего не помню. А дальше искать путь домой, к мужу, к ребенку.
– Ой, Лиззи, ты узнаешь этот ресторанчик?
Мне вручили фотографию с увитым плющом двухэтажным домиком с открытой верандой на втором этаже. Возле домика росли кусты, усыпанные крупными белыми и розовыми цветами. Небо над рестораном создавало фон невероятной красоты и голубизны, а солнце ярко освещало каменные
