должен к церкви подойти, к полудню.
– А если нет? А ты так ему помогала!
– Нет, точно придёт. Ну, не может н прийти, – тихо ответила Елизавета, – пойдём. Чего стоять то?
Так, пешком, две подруги, подошли к ограде. Народ толпился в ожидании службы. Кто-то заходил в рам, ненадолго, свечи поставить. Елизавета, как бы просто так, тоже зашла внутрь, перекрестилась, окинула взглядом стоявших здесь, но нет, его не было. Как-то неприятно стало, даже обидно за себя. Она быстро вернулась к Кристине.
– Лиза, смотри! Чего-то у трактира Гуреева случилось! Народ толпится!
Елизавета даже привстала на цыпочки, поправила платок на голове от волнения. Или ей показалось? И быстро произнесла:
– Кристина, только меня не жди! Я сбегаю, посмотрю!
***
Ну а он, Яков Семёнович Гурнин должен был поспешать к церкви «Трёх Радостей». А Покровка, улица не маленькая, и предстояло прошагать с полверсты. Ну да бывшему городовому, а теперь полицейскому ннадзирателю, не привыкать было шагами мерять московские улицы. И то, сегодня всё было нарядно и красиво. И здесь, спешили обыватели, по улицам проносились санки с весёлой публикой, и стоял на углу неизменный городовой, страж порядка этих мест, Петраков Василий Лукич, всё при усах и сабле.
– Здравия желаю, Василий Лукич! – поздоровался Гурнин
– О, Яков Семёнович! Рад! Слышали, что теперь покинул нас, в Сыскной теперь?
– Точно так. В отделе у полицейского чиновника Стаброва.
– Поздравляю! И с наступающим тебя!
– И тебя, Василий Лукич!
Гурнин приподнял шапку, прощаясь, и быстро пошёл дальше. Мимо прошли две приятные барышни, в в милых шубках, он коснулся своей шапки, и поклоннлся, заслужив в ответ милые улыбки обеих. Сразу стало приятнее на душе, и припомнилась поговорка, только сказанная в ином смысле: « Одежда украшает человека». Яков, слегка грустно вздохнул, поругав себя за это. Ведь, его, кажется, ждут! Впрочем, время было. Вот, и виднелась ограда церкви, «ТРЕХ РАДОСТЕЙ», на Покровке. Такой, слегка непривычный фасад, большей похожий на католические церкви. Осталось ему пройти совсем немного, мимо трактира Горячева, старого кирпичного здания в два этажа. И тут, в сугроб, на тротуар, из окна вываливается и падает в снег мужчина. Прямо перед обомлевшим Гурниным, и всё бы ведь ничего, так ещё с ножом в животе, и еле этот человек шепчет:
– Убили… Помогите…
И, выдергивает нож из раны, да тянет окровавленные руки к Якову. Тот рукав-то отдёрнул, но пальцы умирающего коснулись пальцев полицейского. И то же бы ничего, обошлось бы, так проходившая мимо бабка как заорёт не своим голосом:
– Убили! Караул! Вот он, душегуб-то окаянный! Кровь-то на руках!
И кривым пальцем своим прямо на него показывает. И откуда у бабки здоровье взялось, так кричать на всю Покровку!
– Да не я это! Не я! – закричал поражённый Гурнин.
Нет,
