он допустил такое…, – горько усмехнулся Мирзопаязов. Ему стало не по себе, вспомнив вчерашний спор со вторым ассистентом – студентом-старшекурсником – Кириллом Минеевым.
– Надо же такая упертость в этом тщедушном студенте. Гуманист хренов! Живот обозрели все. Было ясно, что масштаб воспалительного процесса у больного просто зашкаливает. Нет ни одного живого места. Вроде он достаточно мотивировал то, что нет смысла разъединять спайки, очищать брюшную полость, промывать его, как следовало бы. Наконец, задренировать ее. А он… стянул маску, потёр лоб и сказал, как отрезал: дальше, что-либо предпринимать больному не поможет. Так что, сворачиваем операцию, зашиваем живот без всяких премудростей.
Тогда Минеев сверкнул чёрными глазищами и возмутился:
– Но мы же таким образом просто списываем этого пациента? Надо же хотя бы попытаться промыть живот, очистить его, наконец, наладить послеоперационное лечение перитонита.
Мирзопаязов отрезал:
– Кирилл, не устраивай истерику! В конце концов, мы не боги. Здравый смысл мне подсказывает, что организм этого больного исчерпал свои возможности, а наши меры в конец его доконают. Пусть больной хоть по-человечески попрощается с детьми и близкими.
– А мне кажется, расширенная операция необходима, – продолжал настаивать Минеев.
Мирзопаязов подошёл вплотную, поднял голову, его обвислые веки почти прикрыли тёмные неподвижные глаза.
– Коллега! Не зарывайтесь. Всё, что я могу – это посочувствовать больному и его родственникам.
Немногие могли выдержать его взгляд. Вохид стоял в стороне и молчал. Кирилл не унимался, поджав губы, он четко и громко отчеканил:
– Я все же считаю нужным операцию довести до логического завершения. Иначе… в моем понимании речь будет идти о нашей профессиональной несостоятельности.
Тут Мирзопаязов взревел:
– Что? Как ты смеешь? Ты меня обвиняешь?
Вне себя от злости он сорвал с головы колпак и бросил под ноги и начал топтать, открыто ругаясь матом.
Негодовал и Вохид. Кирилл, обращаясь к Вохиду, процедил сквозь зубы:
– Понимаю ваше негодование, Вохид Саидович. Вы давали клятву Гиппократа? Так вот – исполняйте свой долг!
Сказав это, он повернулся и пошел прочь. Из операционной продолжали доноситься возмущённые возгласы заведующего.
Проходя в ординаторскую, Мирзопаязов обратил внимание на сидящего в стороне сгорбленного старика – отца больного: седые волосы выбиваются из-под колпака, в глазах – вселенская скорбь. Вот и прошла жизнь, в трудах и заботах, а сейчас погибает его сын, говорили эти глаза, а ведь по логике вещей сын должен хоронить отца, а не наоборот, говорили его глаза. Я уже вижу поцелуй смерти, а погибает мое дитя. Что за несправедливость? – вопрошали его глаза.
