память о библейском потопе; сами фиджийцы – один из народов, восходящий к потомкам Ноя[224].
Еще один пример любительской этнографии середины XIX в. – сочинения Фрэнсиса Гэлтона, который, получив наследство и бросив врачебную практику, совершил в 1840–1850 гг. путешествия по Северной Африке, а в 1850–1852 гг. – по Южной Африке. Он оставил обстоятельное описание своих наблюдений в «Повествованиях об исследованиях в тропической Южной Африке»[225].
По своему мировоззрению той поры Гэлтон – типичный образец «путешествующего джентльмена» новой формации. В отличие от многих своих предшественников, он получил основательное университетское образование (учился медицине в Бирмингеме и математике в Тринити-колледже Оксфорда), был в курсе современных ему философских и научных исследований в области доистории, анатомии и этнологии и сам обладал склонностью к научным изысканиям. Как истый британский джентльмен, он относился к африканцам свысока и всегда был последовательным расистом, о чем свидетельствуют его недвусмысленные высказывания, как в начале его этнографической деятельности, так и в конце его жизни. В своем первом африканском путешествии Гэлтон совершил своеобразное открытие в области «этнопсихологии» – «в то время, как бербер не позволит вам его ударить палкой, египтянина вы можете колотить палкой столько, сколько вам будет угодно»[226]. Позже, став одним из основателей евгеники, на основании своих «исследований по экспериментальной психологии», биометрического изучения наследственности и других изобретенных им процедур он утверждал в статье «Наследственный талант и характер», что европейца отличает инстинкт к кропотливому постоянному труду, а «дикари остаются детьми по разуму с влечениями взрослых людей»[227].
Расизм Гэлтона, кстати, весьма распространенный в среде британской элиты, тем не менее, сочетался с убеждением в единстве биологического происхождения человека. Это убеждение он, скорее всего, воспринял в семейном кругу и близком ему окружении – его дедушкой по матери был известный теолог рубежа XVIII–XIX вв. Эразмус Дарвин, а двоюродным братом – Чарльз Дарвин, он тесно дружил с Генри Мейном. Все они на основе разных мировоззренческих принципов признавали единство человеческого рода. Близость с Ч. Дарвином и знакомство с его открытиями, однако, вылились у Гэлтона в своеобразную фальсификацию последних в форме особой гэлтоновской версии социал-дарвинизма.
Теоретические влияния на этнографов-любителей середины XIX в. были ощутимы, но сам процесс восприятия непосредственно наблюдаемой жизни «туземцев» в колониях не мог не привести к человеческому пониманию этой жизни. Мера адекватности такого восприятия, разумеется, зависела не только от меры адекватности априорных теоретических установок, но и от элементарной наблюдательности и добросовестности
Ibid. P. 196.
Цит. по:
