должна быть жива. Все еще.
Глава восьмая
Среда
Сидя в машине по дороге в полицейский участок, прокручиваю в голове события, собираю по крупицам детали. Мертвая женщина. Хотя теперь уже совсем не мертвая, а живая. Но ей причинен вред. Серьезный. Усиленно вспоминаю: где-то под тридцать, так? Или уже тридцать? Темные вьющиеся волосы. На ней была розовая юбка – снова вижу, как она закрутилась вокруг талии. И та белая блузка, пролитое вино, пятна похожи на карту. Разломанная пластинка. Однако сейчас важнее, что это был мужчина. Я должен описать его во всех подробностях, чтобы, когда начну отрицать свою вину, звучать правдиво; а если и не правдиво, то хотя бы правдоподобно. Правдоподобность настолько важнее самой банальной, неприкрашенной, будничной правды. Особенно когда речь о таком, как я.
Мыслями возвращаюсь к нему. С того места, где на полу лежал я, разглядеть было трудно, но, кажется, в нем было примерно пять футов одиннадцать дюймов. Или шесть футов? Брюки. Он был, безусловно, в брюках, но каких? Костюмных, думаю, темно-серых. Что еще? Подробности ускользают от меня, я отчаянно тру глаза, чтобы вспомнить, но лица его так и не вижу.
– У вас все в порядке, сэр? – спрашивает офицер с пассажирского сиденья впереди, тот, что помоложе.
Киваю, не открывая глаз. Если что-то и сохранилось в моей памяти, я должен это выковырять. Полиция расставит ловушки. Они растянут колючую проволоку из вопросов и будут ждать, сколько слов поймается на шипы. Автомобиль поворачивает за угол, и я подскакиваю на сиденье.
Как он выглядел?
К моменту нашей остановки мне удается собрать лишь несколько клочков воспоминаний. Помню волосы, кудри, как они обрамляли лицо, перекрывая его часть. А еще помню сами комнаты, качество света, точную текстуру того шелкового ковра. Все это зачем-то закрепилось у меня в голове, но вот что насчет него? Тридцатник, вероятно – чуть старше или все же моложе тридцати? Каштановые волосы? Возможно, но как было различить при таком свете? Почти все время я пролежал на полу. Его заслонял от меня край дивана.
В полицейском участке Паддингтон Грин меня принимают довольно небрежно: лениво прокатывают подушечки пальцев по липкой ленте, фотографируют без особых церемоний и даже без вспышки. Содержимое моих карманов: зажигалка – одна штука, бычки сигарет – четыре штуки, монеты один фунт – три штуки, пояс – одна штука, шнурки – две штуки, ключи – одна штука; все это складывают в коричневый бумажный пакет с прозрачной вставкой и запирают в шкафу. Затем меня передают сержанту, проводят в камеру. И все как по накатанной, без единой паузы.
В этой комнате без окон совершенно невозможно вести счет минутам или часам. Здесь органы чувств изолированы, будто бы нарочно. Все в комнате исключительно жесткое и вдобавок гладкое. Бетонные полы и стены, бетонная скамья вместо кровати. Металлический туалет. Стальная дверь. Я. Все создает ощущение оторванности от реальности. В природе, в том внешнем мире не существует ничего столь же жесткого на ощупь, столь же лишенного текстуры.
Когда находишься в комнате один – теряешь ориентацию. С
