ерзает на стуле.
– Если мы исследуем вашу одежду, найдем ли на ней следы крови, принадлежащей жертве?
– Нет, – говорю я и тут же повторяю с большей уверенностью, потому что никакой его крови на мне быть не может: – Не найдете. Проводите ваши тесты и, пожалуйста, отпустите меня.
Мой ответ как будто успокаивает Блэйк, и она многозначительно кивает Конвэю.
– Хорошо, только еще кое-что перед тем, как закончить допрос. Вы сказали, что стали свидетелем убийства, – произносит он.
Что бы его ни мучило, оно рассосалось, как утренняя дымка.
Мой мозг указывает мне молчать, иначе я оговорю себя. Из ничего сошью на себя дело. У них ничего нет. Они даже не знают о той женщине. Они не могут меня приплести. И тут меня осеняет: я-то думал, меня задержали за то, что случилось с ней. Столь простое и глупое заблуждение подвело меня к катастрофической ошибке. Я решил, что она все еще жива, потому что меня арестовали не за убийство. Но теперь вполне может оказаться, что она мертва.
Если ее тело найдут, что тогда? Что, если кто-то меня видел? Что, если я оставил там где-то свои отпечатки? У них теперь, после задержания, есть мои отпечатки, а повсюду на месте преступления будут следы моей крови из раны над глазом. Они пригвоздят меня к стенке. Я знаю, как это работает. Надо что-то сказать. Да и все равно я уже ввязался. Сразу же сообщил им о том, что видел, как напали на женщину, и обратно уже никак не отмотать.
– Да, – говорю я.
И, не успев опомниться, выкладываю им про убийство. Про прихожую с викторианской плиткой, абажуры Тиффани. Шелковый ковер, на котором я лежал. Как вошла пара, и голос у нее был звонкий, как стекло. Как я прятался, пока они пили, а затем спорили. Как она лежала истерзанная на ковре. Как он бежал. Как бежал я.
– Убийство? – вставляет Конвэй в какой-то момент. – В начале допроса вы не упоминали про убийство.
– Нет. Я. Я же думал, что поэтому здесь. Из-за нее. И вы говорили про тяжкий вред здоровью, так что я решил, она еще жива, – лопочу я, спотыкаясь на каждом слове. – И я все еще не уверен. Она может быть жива, вы должны проверить.
– Так, значит, она была мертва? Потом жива, мертва и теперь снова жива? – Конвэй скептически глядит на Блэйк.
– Нет. Я не знаю. Когда я ушел, она выглядела мертвой, но могла быть жива. Вы должны вызвать туда скорую. Сделайте что-нибудь.
– Она выглядела мертвой? – переспрашивает он.
Бросаю на него раздраженный взгляд.
– Тот адрес, который вы назвали, Фарм-стрит? В Мэйфейре? – вмешивается в разговор Блэйк.
– Да, – отвечаю, – 42Б. Черная дверь.
Только когда они останавливают запись, я осознаю, что рыдаю. Слезы беззвучно льются по моему лицу, собираясь в лужицу на столе, капля за каплей, когезия и адгезия. И вдруг я перестаю сопротивляться, меня охватывает скорбь. Блэйк и Конвэй секунду молчат, а затем я слышу скрежет стула по полу – это Конвэй встает.
– Хорошо, мистер Шют, мы продолжим расследовать это нападение. Проверим ваши слова о том, где вы находились во
