опираясь руками на столешницу. Окинул пристальным взглядом соратников. Ближайшие из близких. В каком-то смысле его личная гвардия советников и воинов.
Всегда бесстрастное лицо Ходзько выразило волнение.
Тучный Гуровский подался вперёд.
Глаза Леха блеснули сумасшедшей радостью.
Сжав кулаки, Мазур решительно кивнул, словно подтверждая, – да, мол, пора.
Побледневший Осовский хрипло произнёс:
– Наконец-то!
Резко поднявшись, затянул дрожащими губами «Еще Польска не сгинела!»[15] Остальные, шумно отодвигая стулья, последовали его примеру. Пели громко и вдохновенно, дирижируя руками и смахивая слёзы. Звучало, может быть, и нестройно, однако в музыке ли дело? Мысли и чувства были едины – вот главное.
– Благодарю вас, панове, – тихо сказал Лелевель, когда песня стихла. – Наш общий порыв считаю добрым знаком перед началом судьбоносного дела. Прошу всех садиться. Кроме пана полковника.
Незнакомец, пришедший с председателем, остался стоять под пристальными взглядами собравшихся.
– Хочу представить вам, друзья, руководителя будущего восстания, – с торжественной ноткой произнёс Лелевель. – Полковник Иосиф Заливский, прошу любить и жаловать.
Одёрнув дурно пошитый сюртук табачного цвета, полковник слегка поклонился. Было в его крупном широкоплечем теле нечто богатырское, вызывающее безотчётное уважение. Широкое некрасивое лицо с густыми усами отличалось выражением суровости, квадратный подбородок внушал мысль о твёрдом характере. Маленькие, глубоко посаженные глаза жёстко смотрели из-под густых бровей. Трудно было бы представить этого человека танцующим на балу, а вот на поле боя во главе солдатской колонны – вполне.
– С вашего позволения, панове, я изложу предлагаемый план восстания, – произнёс он густым низким голосом.
Лелевель взмахом руки неожиданно остановил его.
– Прошу извинить… Прежде чем мы выслушаем пана Заливского, хочу объявить присутствующим: всё сказанное должно остаться в полном секрете, – строго сказал он. – Это непременное требование. В своей среде мы порой бываем легкомысленны и болтаем лишнее. Так вот, панове, болтовня закончилась. Начинается дело…
Обсуждение плана восстания затянулось до вечера. Устало иду на встречу с Каминским, жалея о том, что нельзя её отложить, а так сейчас было бы хорошо вернуться домой и вытянуться на кровати.
День чудес, иначе и не скажешь…
Лелевель окончательно утратил надежду о чём-то договориться с князем Адамом, и это само по себе не удивительно. Удивительно, что он вообще питал на сей счёт какие-то иллюзии и согласился убить время на заведомо провальную встречу. Вероятно, председатель до последних дней находился в плену обаяния, авторитета и огромных возможностей первого среди польских магнатов и не исключал, что каким-то образом удастся привлечь всё это великолепие на пользу Комитету. Теперь
«Jeszcze Polska nie zginęła» («Еще Польша не погибла»). Неформальный, а затем и официальный (с 1927 года) гимн Польши.
