огурчиков, кусок хлеба, жменя канапе… Маленькие бутербродики на шпажках. Бывает и красная икра. Но она достается только ветеранам движения. Опытные, они заранее занимают стартовые позиции у входа в зал и первыми формируют свои тарелки с хрючевом. Либералы в растянутых свитерах, с растительностью на лицах – щепотки волосиков клочками, в штанах-комбатах и в пыльных берцах. Как будто бы они только что спустились с чеченских гор. Часто с опухшими лицами. Теперь почвенники. В лаптях, зипунах и в сапогах, смазанных дегтем, никого не видел… Встречаются в косоворотках, с окладистыми бородами. Про таких говорят: «Капуста в бороде запуталась». По отвислости подглазий несильно отличаются от непримиримых собратьев по литературному цеху – либералов. Разумеется, и в том, и в другом лагере есть хорошо одетые и нормально выглядящие люди. Некоторые даже с галстуками-бабочками под воротниками рубашек-ковбоек. Мне объяснили – сейчас такая мода. Я говорю лишь об общем впечатлении, когда смотришь на банкетный зал с приготовленным хрючевом или в зал, где проходит очередное толковище о судьбах литературы.
Непрезентабельный часто вид у писателей. Про таких говорят – сивые… Помните Бунина в безукоризненном смокинге, со стоячим воротничком накрахмаленной манишки? Маяковского с массивной тростью в руке, Есенина – тот вообще ходил в цилиндре! Нагибин – в светлом пальто английского кроя. Твардовский – в двубортном костюме. А Евтушенко – в его невероятных пиджаках и узорчатых рубахах! Но при чем здесь глубина литературного процесса? А при том! «Дядю Ваню» Чехова вспомните. В человеке должно быть все прекрасно… И лицо, и одежда, и душа, и мысли. В подлиннике так: «Если у человека прекрасное жалованье, то…» Жалованья у большинства из писателей нет никакого. А гонорары убоги. «Как личность я сформировался на площади трех вокзалов в ревущие девяностые», – говорил Валерий Арутюнов, славный фотохудожник-креатор «Собеседника». Трудно вообразить, где формировались современные писатели. Но это, повторюсь, мое придирчивое виденье. И оно, конечно, крайне субъективно.
В шестом классе Лариска Тепленькая пригласила Шурку и Пыжика на свой день рождения. Мать Лариски, пышная красавица-майорша, испекла торт. Шурка, как, впрочем, и Пыжик, торт видел впервые. Торт был состряпан из рыжих коржей, проложенных толстым слоем то ли сгущенки, то ли варенья. Шурка осторожно укусил. И так и застыл с куском во рту. Пыжик шепнул ему на ухо: «Не жри! Давай унесем в штаб!» Но Шурка ничего не мог с собой поделать. Торт был вкуснее мандариновой дольки, съеденной 1 января в интернатовском кубрике. Двенадцать шалопаев – двенадцать долек. Потом начались танцы под пластинки. «Жил да был черный кот за углом…» Шурка стеснялся приглашать Тепленькую. Хотя и хотел. У него были шаровары с начесом. Почти девчачьи штаны. Кто же танцует твист в шароварах? А Хусаинка был одет, как настоящий парень. Брюки со стрелкой, черные баретки… Он и танцевал с Лариской.
Глава 3
Нелегалы
