яблоку негде упасть. Нижним бельем тогда еще не трясли, как трясут сейчас на каналах и на сайтах. Существовал термин «аморальное поведение». На закрытом заседании партбюро тебя разбирали за аморальное поведение. Вот вам и вся передача «Пусть говорят». Я уверен, что Лупейкин по-настоящему любил всех, кто побывал в его тесной каютке и кто ходил там на стон. В первом ряду сидят присяжные. Среди них председатель нашего колхоза дядя Ваня Крутов и мой дед. Оба живые, оба в начищенных до блеска хромовых сапогах. Дед в белоснежной рубахе с воротничком апаш. Про деда мать всегда говорила: педант и аккуратист… Дед изображает из себя благородного офицера и задает острые вопросы. Почему он офицер – еще узнаете. К Лупейкину дед обращается на «вы»:
– Адольф, а какую выгоду вы сулили своим пассиям?
Все-таки дед был непростым человеком. «Пассия» – словечко замечательное. Тут тебе и любовница, и дама сердца, и предмет обожания. Почувствуйте, как говорится, разницу: сексуальная партнерша – и пассия. Проститутка и – прелестница. Харрасмент же вообще, по новым правилам, любое домогательство. В данном случае сексуальное. То, что раньше называлось заигрыванием. Правда, Харви Вайнштейну, одному из самых влиятельных кинопродюсеров Голливуда, обвинение в сексуальных домогательствах стоило недешево. Двадцать три года лишения свободы. Таков был вердикт американских присяжных. Более восьмидесяти актрис обвинили Вайнштейна в понуждении к сексу, а не просто в заигрываниях. Выслушав приговор, 69‐летний Харви зарыдал перед телекамерами. Зарыдаешь. К фильмам уже не вернуться… И к актрисам тоже. А ты не замай, старина Харви!
Лупейкину, конечно, столько не светит. Что он, старшина дебаркадера, мог сулить, например, инструктору райкома партии? Или переводчице с японского языка, которая пошла купаться наголяк, а когда выходила из Амура, Лупейкин ласково набросил ей на плечи заранее приготовленное махровое полотенце? Мы с Пыжиком видели картину ухаживания Лупейкина за приезжей дивой собственными глазами из кустов тальника. На суд, во сне, меня и вызвали как свидетеля. Переводчица здесь возникает потому, что она приехала с капитаном-пограничником расследовать факты местной фарцовки. В порт Маго заходили под погрузку дальневосточным лесом японские огромные корабли – мару. Они были великолепны, мару из Страны восходящего солнца. Черт бы их побрал! С ржавыми якорями, обветренными и просоленными, на скуле. Скула – самая верхняя часть носа корабля с дырой, куда стравливается цепь якоря. Здесь слово «дыра» заменить нечем. Якоря не стравливают в отверстие. Есть специальный термин «якорный клюз». Но его мало кто знает. Местные жители менялись с японскими моряками. Мы им давали красную икру, черный хлеб и сливочное масло. Они нам – баретки, кофточки-батники, трехцветные ручки, зажигалки и газовые косынки. Разумеется, сладкую жвачку-чуингам. И все бы ничего – власти закрывали глаза на товарообмен. До тех пор, пока мы, подростки-десятиклассники, не организовали группу,
