Володи было простецкое прозвище Суня. Вроде бы от того, что Сунгоркин походил на китайца. Когда он шел по тайге с ружьишком за спиной, он напоминал Дерсу Узала. В свою последнюю экспедицию Сунгоркин отправился за сбором фотографий легендарного проводника. Несколько фотографий Дерсу он успел показать перед отъездом. Хотел сделать свой авторский альбом. По этажу редакции он бегал, как сохатый, рысью. Ира, его вторая жена, Сунгоркина критиковала: «Володя, не сутулься!» Ира, умница и блистательная журналистка-экономист, не только приучала Суню к хорошим костюмам, дорогим часам и модным галстукам. Все это было ему чуждо. Ира помогала Сунгоркину разобраться в сложных процессах схватившего нас всех тогда за горло рынка. Приглашенный на работу в Москву, он становился «большим начальником» и понимал, что главное – не приспосабливаться к общей игре в новую мечту и не изображать из себя супермена. Отсюда простоватость и прямолинейность в поведении, подчеркнутое нежелание играть роль свадебного генерала, иногда чрезмерные, переходящие в браваду. Про себя он говорил: «Происхожу из удмуртского рода крестьян Сунгоркиных». Дворянских корней не искал. Нелегальной жизни для себя не придумывал. В одном из интервью признавался, что верхом своей карьеры считал место главного редактора районной газеты. Будет у него дом на косогоре, внизу река и моторка. Еще трое детей. Детей у Сунгоркина осталось пятеро. Когда я работал собкором за границей, в девяностые годы, народ из редакции охотно хлынул за кордон. Стальной занавес пал, и ворота широко распахнулись. Музей мадам Тюссо, Гайд-парк, пабы, рестораны, выставки, никому не нужные презентации глупых проектов… Сунгоркин приезжал в Лондон и все время учился. На курсах и в каких-то школах. Бухгалтеров, медиаменеджеров, юристов. Мы еле успевали в день его отъезда съесть по сосиске в забегаловке, выпить по кружке пива, заскочить на уличный рынок и купить его сыну Вовке джинсы. Светлое пиво лагер лопалось на языке и в горле бодрящими пузырьками.
То утро, мне кажется, было на реке Анюй. Как старший администратор сплава, я должен был вставать первым, будить дежурных, раздувать костер. Утро было особенным. Выпал первый снег. Мы уходили в зиму. Старый ильм на увале сбросил ночью последние листья. И они, похожие на следы тигра, выстлали тропинку к нашему табору. Пологи палаток провисли намокшими крыльями. Вершины дальних отрогов побелели. Накрылись снежными шапками и нахохлились валуны в пороге. Снег-крупа запорошил галечник косы. Суня всегда вставал поздно – последним. Вождю так положено. А тут выполз из палатки раньше меня. И костерок уже горел, и чайник приветливо булькал. Я увидел, как с хабаровской отвагой Володя пяткой пробивает хрупкий лед заводи. И улыбается:
– Купер, как там у вас, у романтиков? Будущее светло?
Были у нас, сплавщиков, актуальные лозунги: «Пиво надо пить всегда!» и «Будущее светло!»
Когда же это было? Кажется, что вчера. А может быть, промелькнула вечность.
Мы
