Храфнварра, – такого товарища в землю свели, сучья поросль… А теперь что – союзники, мать их… и даже не тронешь. Я бы их…
– Под луной всё не вечно, как молвит наш скригга… – вздохнул домоправитель, имея ввиду скоротечность лет жизни людской. Но Змеиная Кожа то понял иначе.
– Во-во-во… Завтра всё может быть. А я цепкий на память, поверь. Если выпадет срок и возможность – всё им вспомню за Гальдура. Союзники щас – завтра снова враги – а потом будут трупы червивые…
Костлявый, жевавший гусиную ножку, на миг поперхнулся, поморщившись – точно и впрямь на тарелке узрел копошащихся в мясе опарышей – и торопливо запил всё вином, пролив чашу на стол от волнения. Хлопотавшая тут в Малом зале для пиршеств служанка, прибиравшая после прошедшего ужина снедь со столов, деловито затёрла багряную лужицу тряпкой.
– И давно был он в воинстве – Гальдур?
– Да как я – все лет десять, – Имель лениво цедил через зубы вино, глядя на ноги в пол, не взирая на домоправителя.
– Давний друг?
– Да как пальцы в ладони с единого места растут. Мы хоть часто, бывало, друг друга зубами так скалили словом – то товарищ был первый, с ним вместе от пешца простого прошли до помощников Агиля.
– Да – в такое вот время приятелей чаще и чаще выходит терять, – вздохнул Брейги, помянув упокойного друга Ормледри, – как он в воинство ваше попал? Он откуда сам был, из какого семейства?
– Из Къеттилей, данников северных Свейнов, за Чёрною Кручей.
– А я думал, он Дейнову дому служил?
– Так и было, на севере долго бывал у Ворот. А потом возвратился домой, одно время осел – а как были волнения в южных уделах, подался на службу к Прямому, как тот набирал там толковых людей.
Вино было мягким, приятным, с орехом и мёдом на вкус, и видно уж страсть как совсем дорогущим – но Имель не знав меры пил, наполняя за чашею чашу – и Костлявый забыв про свою бережливость совсем не глядел, как пустеет кувшин. Где-то подле сновала служанка, стирая тряпицей с закапанных жиром столешниц остатки еды и просыпанных крошек. Догорали последние свечи в светильниках, и чертог погружался во тьму наступающей ночи.
– А ты тоже к Прямому подался на службу?
Имель вдруг хмыкнул – так громко, что даже служанка на звук обернулась.
– Да вот как бы сказать…
– Так скажи. Вечер долгий, ещё на покой даже дочки мои не отправились, дел никаких. Хоть какая история на ночь.
– Ты же как воробей вечно в разных заботах, почтенный.
– Ай – да к Хвёггу заботы те! – плюнул вдруг Брейги, налив себе полную чашу, – помянём же достойного мужа, кто так ви́на мои оценил. А ещё говорят, северяне-де пойло любое заглочут как свиньи помои, и всё им равно что лакать, лишь бы кишки горели…
– Так задаром и кисль будет мёдом… – хмыкнул Имель. Но подал свою чашу наполнить ещё. В крови будто бы Хвёгг жгущим яростным гневом и тёмною злобой скрутил свои кольца, заставляя
