встал из кресла, глядя на массивные полки с книгами, как будто хотел подтвердить данный факт источником, потом опять уселся в кресло:
– Меня больше беспокоит – не извратили ли меня мои последователи?
Трион ответил, пытаясь не обострять общий положительный настрой разговора:
– Я уже говорил, что материалисты обвиняют Вас незаслуженно в агностицизме, заявляя, что Вы преградили дорогу к познанию объекта, превратив его в «вещь в себе».
Кант перебил:
– Это скорее проблема восприятия, а не объективного существования мира. Последнее я никогда не отрицал.
Трион попытался окончательно перевести разговор на другую тему:
– Философов последующих поколений больше будет интересовать инструментальность познания. Но и здесь они не смогут отойти от Ваших взглядов на мир. Ваша философия переживёт Вас на долгие-долгие годы, несмотря на общественные катаклизмы и межнациональные войны. Пруссия снова войдёт в состав России. Вам воздвигнут памятники…
– Не продолжайте! Надгробные памятники – это пустое. Это языческие идолы. Главное Вы уже сказали. У меня ещё один вопрос, последний. – Как долго я буду жить? Мне предстоит ещё многое сделать… Хочется успеть. Хотя я и так отрёкся почти от всей житейской суеты, соблюдаю строгий распорядок дня, и… Но чувствую, что все равно не успею.
Трион заметил, что философ дал волю чувству:
– Но Вы же сами сказали, господин Кант, что все в этом мире предопределено. Возможно, что главное в жизни Вы уже совершили…
Кант удивлённо взглянул на Триона:
Да. Возможно… Больше всего боюсь старческого слабоумия.
Трион вспомнил:
Что касается Вашего вопроса – Вы долгожитель. Вы проживёте почти 80 лет. Мы могли бы ещё раз прогуляться по Кенигсбергу… И я показал бы Вам, в каком месте Вас захоронят. Но… знаю, что Вы не будете нарушать свой рабочий режим…
На лице Канта ничего не отразилось. Однако видно было, что он с трудом сдерживал свои эмоции. Трион понял, что время его вышло:
– Кажется, мне пора и честь знать. Благодарю Вас за гостеприимство! Не знал, не ведал, что мне посчастливится пообщаться с живым Эммануэлем Кантом!
Трион откланялся и покинул дом философа. Не успел он сделать и десяти шагов, как услышал внутри себя знакомый голос:
– Почему ты не рассказал Канту, что он лежит в могиле без головы?
Трион обрадовался.
– А-а-а, это ты, Глебушка? Очнулся? Ты считаешь, что я должен был рассказать великому философу о бомбардировке Кенигсберга во время второй мировой войны? И, что авиационная бомба разворотила его могилу? И, что какой-то советский интеллигентный офицер, обожавший философию Канта, забрал череп Канта себе?
– Нужно быть до конца правдивым!
– А если бы Кант от этой жуткой информации преставился раньше
