что Анвару придется, к примеру, вырезать аппендицит Ашоту, а Марине менять фильтры в очистельной камере – это там, где фекалии. То есть к вам на помощь не придет ни один сотрудник центра – мы не имеем права до завершения эксперимента вступать на борт макета-корабля, пускай даже нас разделяет пятисантиметровая сталь обшивки. С другой стороны, ваше участие здесь минимально, так как на борту все автоматизировано, системы дублируются, есть даже «защита от дурака»… Но все равно непредвиденные ситуации возможны, и мы их будем вам создавать по мерее развития нашей фантазии и садитской изощренности.
Масляков улыбнулся, хотя последняя фраза была выдавлена, сам руководитель, видимо, не испытывал удовольствия от того, что пустит нас в некую мясорубку. Тут Саркисов спросил:
– Имитация посадки будет? А то я учился управлять взлетно-посадочным модулем.. на тренажере, естественно.
– Нет, на Марс реальные астронавты высадятся без вашей предварительной имитации. Ведь мы не можем моделировать процесс вхождения в атмосферу, нахождения на планете, старт и прочее, с чем столкнутся члены экипажа «Радуги». Зато мы имеем большой опыт полетов в открытый космос и поэтому этот процесс для нас более стандартный и приемлемый. Вы просто полетаете на Земле, как в космосе. А ваше желание, Ашот, я понимаю, любой летчик мечтает испытать и этот марсианский аппарат. Но в вашей программе этого нет, увы…
При тусклом свете плафона в салоне я увидел, как помрачнел Саркисов. Неожиданно Масляков вздохнул и сказал:
– А Марс… Знаете, там есть много чего интересного, то, ради чего стоит тратить 25 миллиардов долларов и испытывать трудности… – а потом вспохватился, видимо, осознав, что сболтнул лишнее. – Ладно, забудем. Вам это не грозит…
– Что не грозит? – Сергей пытался выглядеть дураком.
– Не грозит знать то, чего не полагается!
Разговор словно обрубили топором, нависла неловкая напряженность. И тут я, стараясь смягчить ситуацию, вырулить беседу в интересующее нас русло, задал, казалось бы, простой вопрос:
– Геннадий Андреевич, а почему в нашей команде только четверо, а не восемь, как в экипаже «Радуги»? Ведь это было бы приближено к реальности.
Лицо у Маслякова как-то передернулось, он откашлялся, а потом сказал:
– Нет нужды в восьми испытателях. Четыре – это оптимальный вариант. Если в имитационном полете будет маньше четырех, то возникнут сложности эмоционального порядка. Если примут участие двое, то в условиях изоляции они через месяц – другой окажутся на грани суицида или серьезного межличностного конфликта. Если создать команду из трех человек, то как показывают предыдущие эксперименты, двое начнут, как бы сказать, «приятельствовать» против одного, а это уже ломает психологическую атмосферу и создает угрозу достижения целей. Поэтому лучший состав – это четыре
