увидя Кратова. – Опять мы вместе. Вместе завод будем строить.
– В Москве другие планы, – говорит Кратов.
Милютин здоровается с Курако.
– Я много слышал о вас, Михаил Константинович. Вы нужны республике.
Спор продолжается. Курако слушает молча.
Опять стучат в дверь. Телеграмма.
Милютин читает про себя, потом вслух:
– «Поезд Совета обороны Милютину.
Передаю полученную телеграмму кавычки Омск Сибпродком тчк ввиду обострившегося до крайности положения продовольствием предписываю в порядке боевого приказа напряжение всех сил повысить погрузку отправку хлеба центру до максимума тчк ежедневно прямому проводу сообщайте лично мне и наркомпроду первое наличие на станциях желдорог второе количество подвезенного станциям хлеба за сутки третье погрузка хлеба за сутки четвертое если был недогруз причины последнего тчк предсовобороны Ленин кавычки тчк движение погруженных маршрутов задерживается отсутствием угля прошу сосредоточить все силы даже ущерб другим заданиям на снабжении магистрали углем тчк запредсибревкома Михайлов».
– Как хотите, Осип Петрович, а я попрошу вас все средства направить в Анжеро-Судженку. Нам нужна крепкая, бесперебойно работающая угольная база у магистрали. Прокопьевск и Осиновку поставьте на консервацию.
– Я подчиняюсь, но…
– Никаких но… Михаил Константинович, ну убедите же его…
– Курако никогда не согласится с вами, – говорит Кратов.
Курако встает. Он чувствует себя нехорошо. Голова горит. Во рту противно. Вывороченные внутренности гигантского животного промелькнули в глазах.
– Товарищ Милютин прав, – говорит он.
Кратов простился. Милютин попросил Курако остаться. Через час Курако выходит из вагона. Светит луна. Курако вынимает бумажник. На глаза попадается обрывок. Курако развертывает и видит выбитое прописными буквами имя Джулиана Кеннеди. Курако мнет и бросает бумажку.
Через сутки пара коней доставила Курако на Гурьевский завод. Из Томска он привез спирт. Курако разбудил Казарновского, Жестовского, Зайцева, Джумука – все орлиное гнездо.
– Постройка завода отложена, – говорит он. – Правительство зовет на Юг, восстанавливает старые калоши. Собирайтесь, барбосы. Выступим через неделю.
Лицо его пылало. Он закуривал и выбрасывал папиросы. Табачный дым, казалось, оседал на слизистой оболочке рта какой-то тошнотворной пленкой. Казарновский спросил:
– Не больны ли вы, Михаил Константинович? Поставьте термометр…
– Ерунда. Пей, Казарновский. Мы еще вернемся сюда.
На рассвете Курако выехал в Кузнецк. Через три дня пришло известие, что у Курако сыпняк. Куракинцы послали Жестовского ухаживать за больным.
Жестовский приехал накануне кризиса. Он привел местного доктора и военного полкового врача. На груди Курако вокруг сердца пошли темно-синие,
